Сироты квартала Бельвилль - [49]

Итак, мой дом — штаб. Члены штаба — Жаклин, Анри, я и, конечно, всегда собранная, лучше всех информированная, энергичная Надя Вольпа. И, конечно, Надя сразу забирает нас в руки, сразу делается нашим начальником и руководителем.

— Что нам сейчас, перед судом, нужнее всего? — спрашивает нас она и сама же отвечает: — Чтобы Клоди не отправили в исправительный дом для малолетних преступников, нам нужно сейчас же, еще до судебных решений, самортизировать всех, кто считает ее причастной к преступлению, всех, кто собирается выступить ее обвинителем или свидетелем против нее…

(Надя часто выражается автомобильными терминами, поскольку она старый автоводитель и всегда гордится этим.)

— Я беру на себя Желтую Козу, — продолжает она, — у меня есть одна идея, как ее обезвредить и даже заставить дать показания в пользу Клоди. Ты и Жаклин пойдете к Круабону. — Ее белый палец указывает на меня. — Это крепкий орешек, и вам придется, как видно, с ним здорово повозиться.

— За успех никак не ручаюсь, — успеваю вставить я.

Надя смотрит на меня грозно.

— Никаких «не ручаюсь», — заявляет она. — Вы оба должны добиться, чтоб Круабон хлопотал о Клоди перед инспектором Дени и перед судом по делам несовершеннолетних.

Мы с Жаклин обменялись беспомощными взглядами. Но разве с Надей поспоришь?

— Рири пойдет к старухе Миро и убедит своих приятелей, Саида и Юсуфа, быть не столь категоричными в своих показаниях, — непреклонно следовала своим путем Надя. — Ты слышишь меня, Рири?

— Слушаю, — откликнулся очень задумчивый Рири. — Старуха Миро, конечно, не проблема. А вот ребята… Ведь они уже дали свои показания.

— Пусть скажут, что это им померещилось, что они с детства оба страдали галлюцинациями, что они ошиблись… Да мало ли что можно придумать! — не сдавалась Надя. — Не мне тебя учить, парень!

Анри понурился. Вообще за последние дни у него был довольно бледный вид, и даже мои шуточки его не пронимали. Я сказал ему, например, довольно ядовито, что со времени «дела Назер» он совершенно поглощен им, что все его прежние благородные идеи борьбы за человечество куда-то ухнули. Недавно, например, демократические организации проводили сбор денег для сражающегося Вьетнама. А где был он в это время? Куда были направлены его силы? На борьбу с инспектором Дени, который непременно хочет отправить Клоди в исправительный дом.

— А разве это не то же самое, дядя Андре? — запальчиво возразил он. — Бороться за кого-то против несправедливости — это тоже бороться за человечество. Разве не так?

Ишь чертов мальчишка! Что можно возразить на это?

Гм, а рассуждая глубже, Клоди, оказывается, для него равна всему человечеству! Ну и ну… (Подумать при случае.) Но кто нас еще больше удивил, так это Круабон. Когда мы с Жаклин явились к нему, вооруженные до зубов всяческими доводами и логическими объяснениями, он встретил нас как долгожданных друзей. Казалось, он даже с нетерпением ждал нашего посещения.

— Ваша маленькая мошенница, наверное, действительно владеет особым ключом к сердцам детей, — начал он, едва мы вошли в его кабинет в гараже на улице Арман Карель. — Наша Бабетт вот уж который день плачет, не может успокоиться, все время требует Клоди, «Мою милочку Клоди» — так она ее называет, капризничает, ничего не хочет есть. «Хочу Диди, хочу собачку!» Собачку я ей, конечно, сейчас же подарил, а теперь снова слезы — подавай ей Клоди. Не можете ли вы, мадам Мерак, привезти девочку хоть ненадолго к нам — повидаться с Бабетт, поиграть с ней?

— Во-первых, заболела Сими Назер, и Клоди все время при ней, ухаживает за больной, как самая заботливая сестра милосердия, — отвечала Жаклин. — А во-вторых, мсье Круабон, этого, по-моему, не стоит делать: все равно Клоди, по вашему обвинению, очень скоро сошлют в исправительный дом для малолетних преступников.

Круабон взглянул на нас жалкими глазами.

— Как, неужели ее все-таки упекут? Но почему так сурово?

— Так это же вы сами заявили полиции, прессе и вообще всем, что считаете девочку главной похитительницей, главной виновницей всего, что произошло с Бабетт…

Круабон долго и смущенно откашливался, прятал глаза.

— А если я сейчас официально откажусь от этого обвинения, заявлю, что ошибся и теперь вполне убедился, что девочка просто жертва преступников и ни в чем не виновата, как вы думаете, это будет иметь значение для суда?

Мы с Жаклин переглянулись.

— Попытайтесь, — сказал я. — Главным образом, попытайтесь подействовать на инспектора Дени и на остальных свидетелей обвинения. Если вы, пострадавший, откажетесь от своих прежних обвинений и не будете требовать сурового наказания, это произведет на всех впечатление и, может быть, смягчит судей.

Круабон горячо обещал употребить все свое влияние, чтобы обелить Клоди, и мы, очень довольные таким результатом, уехали.

Отовсюду к нам поступали такие же благоприятные сведения. Надя Вольпа, например, «обработала» Желтую Козу самым неожиданным образом: встретила ее у метро на площади Данюб и стала хвалить ее доброе сердце.

Коза несказанно удивилась:

— Доброе сердце? Это у меня?..

— А у кого же, как не у вас, мадам Вальтэй, — подтвердила Надя. — Все наши бельвилльцы просто в восторге от того, как хорошо вы отзываетесь о приемыше Назеров, об этой несчастной рыжей девчонке Клоди, как выгораживаете ее и всем рассказываете, как она умела занимать детей, как охотно помогала старикам и больным соседям, какой услужливой всегда показывала себя…