Сиротская доля - [93]

День был пасмурный, туманный. Несколько мужчин выехали в полдень прогуляться за город. В этом довольно веселом и разговорчивом обществе никто не мог бы заподозрить людей, которые ехали убивать друг друга.

Впрочем, эта веселость была притворная, чтоб, как говорится, отвести глаза. Одна группа избрала дорогу по окраине, другая по улицам. Никто не обращал на них внимания. Молодежи необходимы развлечения. Именно в это время на кладбище хоронили молодую девушку, гроб которой был весь убран цветами. Молодые люди остановились за кладбищем. Сойдя с дрожек, они отправились в лес выбрать место.

У графа Бюллера секундантами были военный и статский. Оба, по-видимому, принадлежавшие к высшему классу, одетые изысканно и поглядывавшие свысока на обыкновенных смертных. Все трое, словно дело шло не о битве и человеческой жизни, были в отличном настроении, смеялись, острили, напевали и, привычные к подобным сценам, приступали к поединку словно к завтраку, с весельем и аппетитом. Бюллер отличался насмешливым красноречием, возбуждавшим громкий смех его спутников. Они беседовали попеременно на разных языках, владея ими с одинаковой ловкостью. Они первые выбрали место на окраине леса, где небольшой глинистый обрыв спускался над потоком.

Небольшая зеленая лужайка между березами и елями, окруженная несколькими срубленными пнями, казалась очень удобной Для поединка. Трава на ней была не слишком скользкая, солнце не било в глаза, случайные люди не могли сюда зайти, и недалеко стоял дом, где можно было отыскать помощь. Место уже было выбрано и отмечено, когда пришел Мечислав в сопровождении Мартиньяна, пана Драминского и печального Пачосского, на случай надобности. Хотя Мечислав совершенно не умел стрелять, однако был вполне спокоен; Мартиньян молчал, но казался сердитым, пан Драминский старался быть спокойным; Пачосский шел бледный, словно его самого вели на казнь. Они разговаривали потихоньку, и серьезность этой кучки страшно противоречила веселью товарищей Бюллера, хотя в самом графе это настроение можно было принять за отлично сыгранную комедию.

Казалось, что Бюллер принуждал себя к этим громким взрывам смеха, шуткам и несвоевременным остротам, которым вторили егоспутники. Группа эта, при виде подходивших противников, не удержалась от шуток, но статский секундант подошел, раскланиваясь, к пану Драминскому уговориться с ним насчет расстояния в других условий.

Между тем Бюллер, Мечислав и остальные свидетели приветствовали друг друга издали. Граф сделал несколько шагов с каким-то нахальством, упершись руками в бок и покуривая сигару.

— Мне чрезвычайно грустно, — сказал он Мечиславу, который мало обращал на него внимания, — что я вынужден вас убить! В таком юном возрасте, исполненном надежд, в медовых месяцах, в самом расцвете счастья погибнуть от руки старого рубаки — вещь неприятная. Я прежде стрелял на лету ласточек, — прибавил он. — А вы?

— Я, — тихо отвечал Мечислав, — никогда не стрелял по ласточкам.

— Я имел на веку, — продолжал граф, — шесть поединков, и все дурно окончились для моих противников… хотя не все смертельно, однако оставшиеся в живых были искалечены, как ваш предшественник.

Мечислав ничего не ответил, но пан Драминский вспыхнул.

— У тебя нет Бога в сердце! — воскликнул он. — Разве время для подобных речей?

— Почему же и нет? — возразил граф. — Последние минуты надо проводить весело. А написали вы завещание? — обратился он к Мечиславу. — Надобно было исполнить эту формальность. После вас я получу в наследство самую драгоценную жемчужину.

Графские секунданты засмеялись. На Мартиньяна и Пачосского это произвело тяжелое впечатление; поэт гневался.

— А может быть, вы желаете помолиться? — прибавил Бюллер. — Я подожду. Жаль, что нет ксендза под рукой. Фельдшера, кажется мне, не нужно… и кладбище близехонько. Впрочем, пока мы тут орудуем, там еще не окончатся похороны и священник будет к вашим услугам.

Секунданты Бюллера молчали. Отмеряли шаги. Мечислав стоял равнодушный. Пан Драминский учил его, как держать пистолет, в какой момент спускать курок. Мечислав еще с утра пробовал стрелять в цель, но ни разу не попал. На лицах его секундантов выражалось беспокойство.

— Последний раз я стрелял, — сказал Бюллер, — кажется, в сороку на плетне, пуля оторвала ей голову.

— Перестань, Бюллер, — отозвался военный, — довольно шутить, пора приступать к делу.

Секунданты развели противников.

Бюллер продолжал курить сигару и бросил ее лишь тогда, когда ему подали пистолет. Стрелять должны были по счету: "три", сходясь. Мечислав взял пистолет у Мартиньяна, пожал последнему руку, кивнул головой Пачосскому и стал на место.

И вот после шуток и смеха наступила минута полного молчания. Лицо графа вмиг сделалось серьезным, выражая гнев и ненависть.

Мечислав все свое внимание устремил на оружие, в котором не был уверен; он, видимо, стремился удержать руку на должной высоте и прицелиться… Секунданты отсчитали:

— Раз!

Бюллер тронулся живо, потом уменьшил шаг, прицелился тщательно, но с уверенностью искусного стрелка. Мечислав шел очень медленно, устремив взор на противника.