Сиротка. Слезы счастья - [159]

Одина прищурила свои раскосые глаза и поморщилась. Затем она медленно присела на стул и достала из кармана своего широкого хлопчатобумажного платья трубку и табак.

– Да, и я знаю.

– Но ты мне ничего не сказала и даже не намекнула, в том числе и в Валь-Жальбере, когда мы дежурили возле комнаты Шарлотты.

– Я дала обещание. Про это никто не должен знать – ни Эрмин, ни все остальные. Шарлотта говорила, что Эрмин уже больше не будет любить ее, если узнает правду. Поэтому я никому ничего не рассказала, хотя и очень сильно рассердилась.

– И ты ей об этом сказала?

– Конечно! Шарлотта несколько лет жила в моей хижине в горах. Я смазывала маслом ее косы и шила для нее туники. Кто смастерил первые мокасины для маленькой Адели?.. Мне очень не понравилось то, что сделала Шарлотта, а виновата во всем эта женщина с желтыми волосами – Иветта. Я стукнула кулаком по столу и сказала Шарлотте, что она порочная бледнолицая женщина. Она заплакала, и я стала ее утешать. Шарлотта часто клала свою щеку сюда.

Старая индианка с растроганным видом показала на свою объемистую грудь.

– Я любила ее, – сдержанно добавила Одина, и это само по себе уже свидетельствовало о том, что она испытывает сильные душевные страдания. – Ты хочешь спросить меня о чем-то еще, малышка?

– Нет, бабушка Одина. Спасибо тебе.

Киона с раннего детства не проявляла особой привязанности к этой молчаливой женщине, и это было взаимным. Барьер из застенчивости и трагических воспоминаний заставлял их держаться на определенной дистанции, однако, будучи связанными кровью Талы-волчицы, они относились друг к другу с уважением. В этот траурный день Киона ощутила прилив нежности и, опустившись на колени на плиточный пол кухни, прижалась к Одине, а та обхватила своими коричневыми мясистыми руками плечи девушки.

– Давно мы с тобой не говорили по душам, Киона, – сказала старая индианка. – Тошан рассказал мне о том, что произошло с тобой, когда ты убежала с Делсеном, который дитя демонов и сам тоже демон. И ты обрезала себе волосы. Глупышка! Когда ты их сжигала, ты, возможно, сожгла часть своей души. Как можно ходить в таком виде, лысой? Да защитит тебя Маниту!

– Но я вовсе не лысая, – возразила Киона, нервно захихикав.

– Я не знаю подходящего слова в твоем языке… Тебе повезло, что, когда ты вернулась, меня здесь не было. Я бы надавала тебе палкой по заднице.

– Я это знаю, бабушка, знаю. Обними меня еще раз покрепче. Я так несчастна!

– Тебе следовало бы просить тебя ударить, а не приласкать.

Вопреки этому своему заявлению, старая индианка изо всех сил обняла Киону и стала тихонько напевать какую-то монотонную песенку – так, как будто хотела убаюкать девушку.

Сен-Фелисьен, жилище Овида Лафлера, в конце дня

– Овид, увезите меня отсюда, прошу вас! – простонала Эстер после того, как она, стоя в толпе, увидела, как тело Шарлотты было предано земле.

Когда пришло время выражать свои соболезнования родственникам в церкви, Эстер подошла одна к членам клана Шарденов – Дельбо. Тошан увидел, как она потрясена, и, растрогавшись, крепко пожал ей руку. Лора же отнеслась к ней без особого внимания и даже холодно, а Эрмин на Эстер даже и не взглянула. Эстер потребовалось немалое мужество для того, чтобы пройти в составе похоронной процессии до самого кладбища. Она была уверена, что ее упрекают в халатности и относятся к ней с презрением. Когда она подошла к Овиду, стоящему у своего «шевроле», то увидела, что и он сильно подавлен. Она быстро села на переднее пассажирское сиденье и попросила Овида увезти ее куда-нибудь подальше от Роберваля.

– У меня завтра выходной. Давайте поедем куда глаза глядят!

– Хотите, поедем в Сен-Фелисьен, в мое скромное жилище? – предложил Овид.

– Я же вам сказала, что мне все равно куда.

И вот теперь она смотрела на обстановку, в которой жил учитель: две просторные комнаты и небольшая кухня на втором этаже школы, в которой учились только мальчики.

– Вот то, что я напыщенно называю своей гостиной, – заявил Овид, показывая Эстер свое жилище.

– Здесь так много книг! – воскликнула она. – Однако этажерки у вас не очень-то прямые.

– Я, скажем так, любитель мастерить все собственными руками. Вот диван, на котором я либо сплю, либо читаю. Здесь беспорядок, поскольку я зачастую ночую в Пуэнт-Блё. Там у меня есть походная кровать. А вот зимой я чувствую себя очень уютно среди этих книг и моих диванных подушек. Снаружи идет снег, а моя печка урчит и потрескивает. Ее красноватый свет делает комнату еще более уютной, и мне, чтобы прийти на занятия к своим ученикам, нужно всего лишь спуститься по лестнице.

Эстер, слушая, кивала. Ее умилили детали, которые свидетельствовали, что здесь живет холостяк, – например, увядший букет ромашек и немытая чашка, по коричневому дну которой можно было сделать вывод, что в ней высохли остатки кофе. А вот старые афиши, украшавшие стены, и кружевные занавески ей понравились.

– Спальня, по-моему, выглядит еще более аскетичной и унылой, – сказал Овид, толкнув приоткрытую дверь.

Большая деревянная кровать была застелена шерстяным одеялом, расшитым разноцветными узорами. Пол блестел, а от зеркала на двери большого платяного шкафа отражался яркий дневной свет.