Сиротка. Дыхание ветра - [5]

При других обстоятельствах эта пылкая речь Талы растрогала бы Эрмин. Однако сейчас она оставалась напряженной и озабоченной.

— Тала, похоже, никто не понимает моего горя, — возразила она. — Тошан так хотел еще одного ребенка! Я ведь не подписала ни одного контракта на следующий год! Я могла бы лелеять свое дитя, наблюдать, как оно растет. Ты же тоже мать и, конечно, понимаешь, что я испытываю.

— Уверяю тебя, мне понятны твои страдания. Просто мне хочется, чтобы ты закалилась, стала готовой к новым испытаниям. Жизнь — это тебе не длинная тихая река. Когда ты будешь далеко отсюда, ты не сможешь получить успокоение от Кионы.

Эрмин нетерпеливо махнула рукой. Ей не совсем ясно было, к чему клонит Тала.

— Но я люблю Киону. Что в этом плохого? — возмутилась она. — Она мне…

— Молчи! — прервала ее индианка.

«Она мне сестра! — мысленно закончила Эрмин. — И никто не разлучит меня с ней! Никто и никогда!»

Немного помолчав, она робко спросила:

— Можно Киона пообедает у нас? Оладьи, должно быть, остались. Мукки и девочки поиграли бы с ней.

— Нет! — возразила Тала. — Не сегодня, не так часто. Незачем Кионе привыкать к обществу твоих детей, ведь вы всё равно уедете потом больше чем на полгода. Когда вы в прошлый раз уехали, она очень скучала. Ты видела когда-нибудь, как облако закрывает солнце? Мир сразу же становится серым и блеклым. Я не хочу, чтобы моя малышка переживала из-за вашего отсутствия!

— Но мы не собираемся уезжать раньше апреля! — возмутилась Эрмин. — Надеюсь, ты придешь к нам на рождественский ужин? У меня нет никакого желания веселиться, но я пересилю себя ради детей.

Тала молча помешала кочергой угли в очаге.

— Да, мы придем, — вздохнула она. — Хотя, по правде говоря, мне там не по себе. Тошан постарался привести ваше жилье в порядок, да вот только теперь там все иначе. Добавилось две новых комнаты, кладовка с припасами.

Эрмин махнула рукой. Тале не нравилось, когда что-либо менялось. Однако все, что они сделали, было необходимо, чтобы пережить зиму в этой заснеженной глуши.

— Надо же было как следует устроиться! — возразила она, в упор глядя на свекровь. — Летом я зарабатываю деньги, чтобы жить с комфортом. Мне хотелось, чтобы у меня был теплый дом, чтобы было чем кормить семью в течение нескольких месяцев. И не моя вина в том, что ты упорно продолжаешь жить здесь, в этом малюсеньком домике, а не с нами.

Тала слегка улыбнулась на это. Она умышленно спровоцировала Эрмин, чтобы вывести ее из меланхолии.

— Наконец-то ты повеселела, — заявила она. — Эрмин, как бы тебя еще разозлить? Сердиться полезно для здоровья. Ты правильно делаешь, когда идешь наперекор выпавшим тебе испытаниям, но нельзя падать духом. А сейчас возвращайся домой. Тошан скоро будет.

Киона вышла из своего убежища за занавеской и прижалась к Эрмин.

— Ты споешь мне песенку? — радостно спросила девочка.

— Нет, не сегодня, ты уж прости меня, дорогая! — ответила Эрмин. — Мне сегодня совсем не хочется петь. Но скоро, обещаю тебе, мы продолжим наши занятия. После Нового года.

— Ну вот, очень хорошая новость! — одобрительно сказала Тала. — Из тебя получилась бы превосходная школьная учительница.

Индианка задумчиво покачала головой. Прошлой зимой, когда вся семья жила здесь, невестка каждый день по два часа занималась с детьми. Осваивала алфавит с близнецами, учила Мукки счету, а также основам истории и географии. Мысль об этом пришла ей в голову после разговора с учительницей из Валь-Жальбера, дорогого ей поселка, откуда пришлось уехать. Эрмин загорелась желанием учить своих детей и Киону, когда та подрастет. Она закупила грифельные доски, мелки для рисования и раскрашивания, а также детские книжки с картинками. Частенько она пела для малышей — «У чистого ручья» или даже «О Канада» — и они, кто во что горазд, подхватывали эти песни своими неокрепшими голосами.

Прошлой весной и Киона с охотой стала ходить к ней на занятия. Тала была весьма польщена, узнав, что ее дочка выказала недюжинные способности, что она назубок выучила все буквы, да и цифры тоже.

— Возможно, в следующем году я буду петь! — ласково сказала Эрмин Кионе, целуя ее. — Иди, играй, дорогая, а я снова приду завтра. Каждый раз, когда я тебя вижу, мне становится легче на душе.

Киона погладила ее по щеке.

— Ты не плачь, Мимин! Твой ребенок стал ангелом, мне Мадлен сказала об этом. Я так люблю ангелов. И я тоже такая же!

Эти слова, столь необычные в устах маленького ребенка, тронули Эрмин. Было в них что-то властное, хотя и полное нежности к ней. Словно Киона осознавала, что способна противостоять душевным терзаниям Эрмин.

— Конечно, такая же! — подтвердила та. — Помнится мне, ты заболела и Тала повезла тебя в Роберваль в больницу. Тебе было только девять месяцев, но ты вернула мне силу и надежду. Ты мое сокровище, Киона!

С этими словами, избегая взгляда свекрови, которой не слишком-то нравились такие разговоры, Эрмин встала, чтобы уйти.

— Ну что ж, до завтра! — сказала она.

С улицы донесся лай. Мужской голос перекрыл его, криком останавливая собак.

— Это Тошан! — воскликнула Тала. — Иди скорее встречать мужа!

Однако, выйдя из дома свекрови, Эрмин не поспешила к сараю, в котором муж держал сани. Она знала, что ему еще надо выпрячь собак, закрыть их в зарешеченном загоне, где они жили. Но не только поэтому. Она полагала, что Тошан считает ее виновной в смерти Виктора. Он уверял ее в обратном, но переубедить не мог. Перед ним она держалась скованно, даже не осмеливалась проявить свои чувства к нему. Ко всему прочему, она решила встретить его дома, а не выходить ему навстречу, как делала это раньше, до смерти сына.