Сирота с Манхэттена - [5]

- Наконец заговорила? Ладно, пусть будет эта рубашка. Теперь снимай остальное! Я постелила два одеяла, так что не замерзнешь.

- Вы сердитесь?

Вопрос, заданный спокойным голосом, озадачил Мадлен. Она посмотрела на девочку с подозрением.

- Сержусь я или нет, с тобой мне возиться некогда. Работаю с утра до вечера, не то что некоторые… Да и Венсан заждался, мы с ним играем в карты.

- Кто это - Венсан?

- Работает на конюшне, а еще таскает в господские комнаты дрова. Не надоело меня пытать, дотошная ты девчонка?

Почему Мадлен так с ней себя ведет, было непонятно, и Элизабет прикусила губу, чтоб не заплакать. Сердечко ее болезненно сжалось. Не обронив больше ни слова и ни слезинки, она позволила себя раздеть. Внезапно девочка вскрикнула, увидев в нескольких шагах от себя размытые силуэты женщины и ребенка, которые двигались, размахивали какими-то тряпками.

- Там! - прошептала она. - Там какие-то люди!

- Вот дуреха! - насмешливо отозвалась горничная. - Это же наши отражения. Ты что, зеркала никогда не видела? Подойди ближе!

Элизабет, конечно, знала, что такое зеркала, но то, каким пользовались родители, было круглое, размером с тарелку. Катрин звала ее посмотреть на свое отражение утром по воскресеньям, когда они собирались к мессе, и девочку это всегда забавляло.

Здесь все было по-другому: Элизабет видела себя всю, с ног до головы, в белой нательной сорочке на бретельках.

Глаза казались больше, чем обычно, щеки и подбородок - более круглыми. Она посмотрела на каштановые кудряшки, убранные под розовую ленту, и наконец себя узнала.

- А ты испугалась! - фыркнула Мадлен. - Теперь быстро в кровать!

- Мне надо еще помолиться!

- Помолишься лежа! Говорю же, мне некогда.

Мадлен помогла девочке забраться под ледяные простыни, которые никто и не собирался согревать грелкой, наполненной горячими угольями, потом присела возле огня и стала энергично его раздувать при помощи каминных мехов. Взметнулось желтое, очень яркое пламя.

- Свечу я задую. Вместо ночника тебе будет огонь в камине, - заявила она. - Жаловаться не на что, немногим повезло так, как тебе. И запомни: расскажешь матери, как я с тобой говорила, - пеняй на себя! Я знаю особые наговоры для чересчур болтливых детей. Могу сделать так, что у тебя изо рта посыплются мушиные личинки, а из ушей - черви. Поняла?

- Да, - прошептала испуганная девочка, натягивая одеяло до носа.

Она ощущала неприязнь Мадлен по отношению к себе, но это почему-то перестало ее тревожить - как недавние раскаты грома и неистовство грозы. Раздраженный тон горничной, ее нервные жесты больше ее не удивляли.

В глубине своей маленькой растревоженной души Элизабет во всем винила этот мрачный замок. Разве может тут случиться что-то хорошее? Поэтому и дедушка кричит и ударяет кулаком по столу, а бабушка ни разу ее не поцеловала…

- Мамочка! - тихонько позвала она. - Мамочка, приди!

С порога детской Мадлен обернулась и сделала страшное лицо:

- Твоя мать занята, так что спи давай!

Дверь закрылась. Временами потрескивал и искрил огонь в камине, однако от этого комната не становилась уютнее. Элизабет со страхом уставилась на огромные белые занавеси на окнах. Скоро девочке стало казаться, что они тихонько шевелятся, и она отвела взгляд. Она стала рассматривать лепные гипсовые украшения на потолке, по углам, но тут же подумала, что среди завитушек орнамента могли затаиться пауки…

В поисках успокоения Элизабет посмотрела на высокий платяной шкаф с треугольным фронтоном. И вдруг его створки, поблескивающие в полумраке, начали медленно открываться!

Элизабет затаила дыхание, потом громко всхлипнула. - Мамочка! Папа! - только и смогла выговорить она. Никто не пришел ее спасать.

Катрин прошла в маленькую гостиную, именуемую «курительной», к мужу и отцу, не подозревая, с какими ужасами пришлось столкнуться ее ребенку. Стараясь не обращать внимания на неприятный запах табака, она прижалась к мужу, чье присутствие рядом было ей необходимо как воздух. У обоих мужчин волосы были мокрыми от дождя: они только-только вернулись в дом.

- Не могу поверить! - воскликнул Гуго Ларош. - Эта большая ель была своего рода символом поместья. Подумать только, она уже росла, когда наши края, наш замок посетил Людовик XIV, «король-солнце»!

- Чему тут удивляться: дереву больше двух сотен лет, - отозвался молодой плотник. - Но оно переломилось посредине и не умрет.

- А толку? Придется срубить его совсем, чтобы не уродовать парк, - вздохнул Ларош. - Посажу на этом месте другое, да только при моей жизни оно таким высоким не вырастет.

- Папа, милый, я тебе сочувствую! Не расстраивайся так, - воскликнула Катрин.

- Единственное, что могло бы меня утешить, - это если бы вы остались. Вы и ваши дети - оба! - со значением сказал он. - Если родится сын и если бы ты, Гийом, принял мое предложение, я бы ушел с миром, зная, что мое имущество, мои виноградники в хороших руках.

Молодая женщина едва заметно улыбнулась. Оставив мужа, она подошла и погладила отца по руке.

- Папа, тебе всего пятьдесят два, и ты еще долго будешь управлять своим великолепным поместьем!

- Кто знает, доченька, кто знает… Как говорится в Евангелии, мы не знаем ни дня, ни часа, когда Господь призовет нас к себе. Что ж, я больше не стану вас уговаривать.