На чёрном мохнатом пальто мальчика осели мелкие серебристые капельки дождя, и тоскливое лицо его тоже было мокро. Он держал руки в карманах и голову склонил на грудь. Из-под круглой шапки выбилась прядь рыжеватых волос и прилипла к его правому виску. И, одинокий среди множества крестов, символов страдания, он своим белым и печальным личиком тронул сердце дьякона, подошедшего к нему с раздражением за прогулку среди могил по грязи и под дождём.
- Ну, чего же ты стоишь тут, Петрунька? - сказал дьякон, взяв его за руку. - А мы тебя ищем... все уже уехали. Пойдём...
- Куда? - тихо спросил мальчик.
- К отцу Якову... ты у него жить будешь теперь... ты не плачь... это воля божия. Господь может прогневаться на тебя за слёзы твои... И опять же ведь она старая была у тебя, бабушка-то, а все люди - смертны. Все умрут в час свой... и я и ты - все умрут!
Он вёл мальчика за руку и следил за тем, чтоб не потерять своих калош в грязи. Он хотел говорить ласково, но говорил озабоченно, потому что боязнь потерять калоши мешала ему быть ласковым с сиротой. Мальчик закусил губу, удерживая рыдания, разбуженные угрюмыми словами, и почти бежал за дьяконом, шагавшим широко и быстро.
- Ничего! - сказал дьякон, мельком взглянув в его лицо. - Отец Яков хороший человек... ты будешь играть с Мишуткой и Зоей... заживёшь весело... да!
Мальчик представил себе Зою, смуглую и бойкую девочку с чёрными глазами. Она прыгает пред ним, показывая ему нос, и дразнит его, распевая злым голосом:
- "Рыжий от грыжи, рыжий от пропажи, рыжий свечи зажигать, рыжий трубы затыкать..."
- Я не люблю Зою... - печально сказал он.
- Ну, это пустяки!.. Полюбишь, в одной комнате жить-то будете...
- Я не буду...
- А... нельзя этого...
Мальчик тихо заплакал.
- Эх ты... сиротина! - вздохнул дьякон, глядя на него.
Когда дошли до извозчика, дьякон заботливо усадил его в ноги псаломщику и поощрительно сказал:
- Сиди крепче!.. Приедем - чай будем пить...
- Ну-у, жаба! - крикнул извозчик на лошадь. Пролётка запрыгала по мостовой сквозь серую завесу дождя и тумана. Из тумана выдвигались дома, и казалось - они тихо и молчаливо плывут куда-то, оглядывая мальчика большими и бесцветными глазами. В груди мальчика было холодно и тесно для сердца.
1899 г.
