Синяя смерть - [2]

— Так, — страшным голосом сказал Волков, подойдя к стрелкам. — Значит, патроны переводим…

Никто, конечно, не испугался. Только метеоролог Мэргэн Санжадорж, тщательно прицеливающийся в темную бутылку, выставленную на макушке обо, вздрогнул и дернул спусковой крючок. Все нестройно закричали:

— А еще мэргэном зовется!

— Мазила!

— Он не может стрелять по священному обо!

— Он попадет, если воткнет дуло в горлышко!

— Кричат под руку! — оглянулся на Волкова красный от злости Мэргэн.

Винтовку в разные стороны тянули физик Лодой Дамба и Костя Громов с черными от постоянного общения с мотором руками.

— А ну, кончайте! — ухватился за приклад Волков. — Обедать пора.

— Иван Михалыч! — взмолился шофер. — Дайте бутылку сбить. Сколько палим, а она стоит, как заговоренная.

— Воздух горячий дрожит, — продолжал оправдываться метеоролог. Бутылка дрожит.

— Кому сказал? Прекратить! — еще строже произнес Волков, отбирая винтовку.

Все притихли. Только Коля Громов ехидно прошептал:

— Конечно, кто не умеет стрелять…

— Ах, вот как! — Иван Михайлович резко повернулся к пирамидальному обо и вскинул винтовку. Сверкающие осколки бутылки разлетелись в разные стороны. Все на миг остолбенели, а потом восторженно закричали.

— Теперь, надеюсь, обедать?

— Конечно, — блеснула черными глазами Анна Семеновна Демьянова, беря биолога под руку. — Чудесные макароны по-флотски ждут вас.

— Э-э-э! — разочарованно протянул Иван Михайлович. — А я подумал, что такой выстрел тянет на гурильтэ-хол.

— Этим блюдом нас угостит повар, которого вы привезли. Кстати, где он?

Волков отдал винтовку Мэргэну и мрачно проворчал:

— Боюсь, нам так и не придется отведать монгольской кухни. Повара нет.

— Как нет? — возмутился Сейфуллин.

— Опять самим стряпать, — пригорюнилась Демьянова.

— Плохая еда — плохие ноги, — философски изрек географ Максаржаб. Плохие ноги — плохая работа.

— Как это во всем аймаке не нашлось одного-единственного повара? продолжал возмущаться геолог. — Смешно, ей-богу!

— Повара, конечно, есть, но желающих поехать в пустыню не нашлось. Присмотрел я одного темпераментного товарища, совсем было уговорил, уже муку вместе покупали. Он все расспрашивал: сколько человек кормить, что мы делаем в пустыне, шибко ли мы ученые люди. «Шибко, — успокаиваю я, шибко». Тут мой повар ни с того ни с сего отказался ехать. «Что случилось? — спрашиваю. — Мы же договорились!» «Не могу, — отвечает, — начальник, не уговаривай…» — «Но почему?» — «Твои люди простые кушанья не привыкли есть. Постоянно меня ругать будут, что я плохой повар, что дурная еда, шибко соленая. Моя душа не стерпит, схвачу нож и наброшусь на твоих людей».

Посмеялись и пошли обедать.

— А Равиль Саидович медведя видел, — сообщила Демьянова, накладывая на тарелки макароны.

— Какого медведя? — удивился Иван Михайлович. — Здесь медведи не водятся!

Все посмотрели на Сейфуллина. Тот аккуратно отделил фарш от макарон, набрал его на вилку, осмотрел недовольно и отправил в рот. Потом показал в окно палатки:

— Под горой колотил образцы на интересном обнажении. Спугнул какого-то зверя с бурой шерстью. Похож на медведя.

Волков задумался.

— Мурзаев считает, что гобийский медведь встречается только в Заалтайской Гоби и то крайне редко. Как зверь может забрести сюда?

— Я от стариков слыхал, — заметил Максаржаб, — что волосатый аламас живет в горах, где много растительности.

— Сейчас ее везде много, — возразил Мэргэн. — Весна дождливая, уровень грунтовых вод поднялся.

— Вечером иду на охоту, — решил Иван Михайлович. — Кто со мной?

Выяснилось, что идти никто не может. Геолог и географ устали, у Мэргэна куча необработанного материала, Коля хотел покопаться в моторе, у Лодоя Дамбы забарахлил фотоэлектронный умножитель.

— Я бы пошла, — заколебалась Демьянова, — да у меня стирка намечена…

— Завтра постираете! Все разбегутся по маршрутам, никто не будет мешать. А то мне одному скучно…

— Ладно, — согласилась Анна Семеновна. — На охоту так на охоту.

— Молодец, Анечка! — обрадовался Волков. — Мы с вами усыпим и обмерим редчайший экземпляр гобийского медведя, а вся эта компания лопнет от зависти.

3

Коротконогая лошадка, увязая по бабки в песке, резво пробиралась между барханами. Со склонов она почти съезжала, подогнув задние ноги и едва перебирая передними. Цэвэн то наклонялся к шее коня и ложился грудью на высокую луку, то откидывался, упираясь гутулами — высокими кожаными сапогами — в стремена. Все это не мешало зорко посматривать по сторонам: все-таки он ехал через опасные пески Халдзан-Дзахэ. Хорошо, что очки купил, будто вернул молодые глаза.

Солнце клонилось к вечеру, небо потеряло голубизну и стало мутно-серым. Зато склоны барханов окрасились в фиолетовый цвет с той или иной примесью красноты. Непривычному глазу такая окраска показалась бы мертвенной, но Цэвэну, как и любому гобийцу, нравилось сочетание красного и синего. Красными были кисти на праздничной узде (пусть все знают, что он возвращается от дочери!), синим было его дали с высоким стоячим воротником. И в песнях поется о голубом Керулене и вечно синем небе. И светло-серая лошадка его под гобийским солнцем тоже стала синей. Потому и называется она хуху-морь — «голубой конь». Лошади других мастей недолго держатся в удушающей жаре.