Синяя лилия, лиловая Блу - [19]

Она была разгневана на своё тело за предательство, за то, что желала его не так, как любого из других парней, за отказ слушать её настойчивые убеждения, что они только друзья.

— Как твой первый день в школе, Джейн? — спросил он голосом, другим, не как прежде.

Мама ушла. Ноа взорвался. Я не пойду в колледж. Я не хочу идти домой, где всё странное, и не хочу возвращаться в школу, где всё нормальное.

— Ох, ты знаешь, общественная школа, — сказала она, не встречая его взгляда. Вместо этого она сконцентрировалась на его шее, которая была прямо на уровне её глаз, и на том, как воротник неровно лежал по его коже из-за адамова яблока. — Мы просто весь день смотрели мультики.

Она предполагала, что выйдет иронично, но не думала, будто у неё получилось.

— Мы найдем её, — сказал он, и в её груди снова появилась боль.

— Я не знаю, хочет ли она быть найденной.

— Всё ясно, Джейн, если... — Он остановился и взболтал чай. — Надеюсь, Мэлори не хочет молока. Я совершенно забыл.

Ей было жаль, что она не могла пробудить ту Блу, которая презирала его. Ей было жаль, что она не знала, почувствует ли себя Адам плохо из-за этого. Ей было жаль, что она не знала, заставит ли борьба с этим чувством предсказанный конец Гэнси послабее её разрушить.

Она закрыла микроволновку. Гэнси вышел из комнаты.

На диване Мэлори рассматривал чай, как человек смотрел бы на смертный приговор.

— Что ещё? — мягко спросил Гэнси.

Мэлори столкнул с себя Псину.

— Я бы хотел новое бедро. И лучшую погоду. А... всё равно. Это твой дом, и я знаю, что я посторонний и далёк от того, чтобы критиковать или вообще переходить границы. Однако известно ли тебе, что кто-то там есть, под...

Он указал на темную от грозы площадку под бильярдным столом. Если бы Блу сощурилась, она могла бы разглядеть фигуру в чёрном.

— Ноа, — сказал Гэнси, — выходи немедленно.

— Нет, — ответил Ноа.

— Ну, вижу, вы друг друга знаете, и всё в порядке, — произнёс Мэлори таким голосом, будто кто-то чует наступление проблемы, но не взял с собой зонт. — Я буду в своей комнате залечивать последствия смены часовых поясов.

После того, как он удалился, Блу с раздражением воскликнула:

— Ноа! Я тебя звала и звала.

Ноа остался там, где был, обернув руки вокруг себя. Он выглядел заметно менее живым, чем ранее; было что-то размытое в его глазах, что-то нечёёткое с их краями. Отчасти было тяжело смотреть на место, где остановился Ноа и где начиналась тень под ним. Что-то неприятное происходило в горле Блу, когда она пыталась понять, что не так с его лицом.

— Я устал от этого, — сказал Ноа.

— Устал от чего? — ласково поинтересовался Гэнси.

— От разложения.

Он плакал. Вот что было неправильно с его лицом, осознала Блу. Ничего сверхъестественного.

— Ох, Ноа, — произнесла Блу, присаживаясь.

— Что я могу сделать? — спросил Гэнси. — Мы. Что мы можем сделать?

Ноа пожал плечами слезливым способом.

Блу внезапно отчаянно испугалась, что Ноа мог бы захотеть по-настоящему умереть. Казалось, этого хотят большинство призраков — покоиться с миром. Ужасная мысль навсегда сказать прощай. Её эгоизм сильно боролся с каждым граммом этики, которую она получила от женщин своей семьи.

Чёрт. Она должна.

Она задала вопрос:

— Ты хочешь, чтобы мы нашли способ... ммм... должным образом... упокоить...

Прежде чем она даже закончила, Ноа начал качать головой. Он притянул ноги ближе к себе.

— Нет. Нет-нет-нет.

— Ты не должен стыдиться, — сказала Блу, потому что это звучало так, как сказала бы её мама. Она была уверена, что мама добавила бы ещё что-нибудь утешительное о загробной жизни, но в этот раз она не могла найти ничего утешительного, так как сама хотела бы утешиться. Запинаясь, она закончила: — И не должен бояться.

— Вы не знаете! — воскликнул Ноа с неясной истерикой. — Вы не знаете!

Она протянула руку.

— Ладно, эй...

Ноа повторял:

— Вы не знаете!

— Мы можем поговорить об этом, — сказал Гэнси, как будто разлагающаяся душа была тем, что могло решиться при помощи разговора.

— Вы не знаете! Вы не знаете!

Ноа встал. Такое было невозможно, так как под бильярдным столом не было места, чтобы он мог стоять. Но он каким-то образом просочился с обеих сторон, окружая Гэнси и Блу. На зеленой поверхности отчаянно затрепетали карты. Облако пыли вылетело из-под стола и помчалось по улицам миниатюрной модели Генриетты Гэнси. Настольная лампа заморгала.

Температура упала.

Блу видела, как расширились глаза Гэнси за облаком, возникшим от его собственного дыхания.

— Ноа, — предупредила Блу. У неё закружилась голова, так как Ноа отбирал её энергию. Она уловила струйку, как ни странно, запаха старого ковра в кабинете школьного консультанта, а затем живой, зеленый запах Энергетического пузыря. — Это не ты!

Ветряной вихрь всё ещё усиливался, хлопая бумагами и опрокидывая стопки книг. Псина лаяла из-за закрытой двери старой комнаты Ноа. Мурашки поползли по коже Блу, и её конечности отяжелели.

— Ноа, перестань, — произнёс Гэнси.

Но он не перестал. Дверь затрещала.

Блу сказала:

— Ноа, теперь я прошу тебя.

Его не заботило, или там не было достаточно Ноа, чтобы заботиться.