Синяя кожа - [3]

На следующее утро я отправилась в ротонду, где вели свои дела брокеры по контрактам. Три часа ушло на то, чтобы подыскать достаточно хорошую цену. Я продала права на себя брокеру, представлявшему антрепренера, работающего в жанре «пали-кромсай». Мне предоставлялось шестьдесят дней, чтобы потратить аванс, прежде чем приступить к новому занятию.

Брокер сидел за подковообразным столом — высокий, худой пожилой человек, замечательно одетый на старинный манер. Его узкое старое лицо было прозрачным, я почти различала сквозь него череп. Глаза заменены протезами — сплошь блестящий металл от одного уголка до другого.

— Вы уверены, что понимаете условия найма, дорогуша? Возможно, вам придется выступать не реже чем раз в месяц на протяжении трех лет или до тех пор, пока не износитесь. Кроме того, если в какой-то момент восстановление организма окажется невозможным, фирма за это не отвечает. Вы твердо решились? Надомный контракт, может быть, не столь хорошо оплачивается, но работа может прийтись вам более по душе, — все это он произнес одышливым монотонным голосом, а потом протянул мне кредитный кабель.

Я перевела аванс себе в запястье.

— О, я понимаю. — Мне было наплевать. Через шестьдесят дней я так или иначе окажусь необратимо мертва, или же буду в состоянии уплатить неустойку и выкупить свой контракт обратно.

Затем я направилась в Воющий Квартал, где в своих укрепленных коридорах обитали чиплеггеры и куда не отваживались соваться Сеятели. Фиггатой, как и большинство чиплеггеров, был сильно киборгизирован. Одну руку сплошь покрывал черный мономолекуляр с красными самоцветами, вставленными кружком повыше запястья. Половина лица была из синей хирургической пластмассы. Оба глаза заменены светоумножителями и я смутно различила за темными линзами какие-то движущиеся механизмы.

Чиплеггер сидел за верстаком, заваленным зондами и анализаторами. Он выжидающе посмотрел на меня.

— Ну?

Я рассказала о камере, и он кивнул.

— Мелко плаваешь, — заметил он. После чего показал мне крошечный механизм. — Видишь, вот то, что тебе нужно. Прилепишь это на шкаф рядом с «жучком», ясно?

Несколько дней оно будет впитывать твою жизнь, и когда накопит достаточно невинных картинок, начнет их синтезировать — резать и склеивать, ну, понятно. Потом цепляешь его на «жучка», и оно будет скармливать наблюдателям ложное изображение, а ты тем временем — делать все что хочешь.

Это устройство обошлось мне в половину аванса. На обратном пути я купила несколько вколок «Черного шелка» на случай, если Корпус Сеятелей следит за мной и заинтересуется, что мне понадобилось в Воющем Квартале. Может, Сеятели поверят, что я собираюсь одурманиться.

Вернувшись в каморку, я прижала устройство к двери шкафчика над «жучком» и несколько дней после этого вела скучнейшее существование. Готовила; ела; сидела перед проектором, мрачно в него уставившись. Однажды утром я бросила взгляд на шкафчик и увидела янтарный огонек — сигнал готовности. Я подошла к шкафчику за стаканом и изловчилась пересадить устройство прямо на «жучок».

Какое-то время я не делала ничего — только наслаждалась приятным чувством, что за мной больше не наблюдают. Потом вставила футляр с Марголо в проектор. Марголо вернулся к жизни в порядочном раздражении. Раны его подзатянулись, но теперь он был скорее сердит, чем возбужден.

— Сука, — сказал он. — Никогда больше не делай этого.

— Чего не делать, Марголо?

— Ты знаешь, о чем я говорю. Не вынимай меня из проектора, пока я не велю.

Я засмеялась.

— А еще чего хочешь?

Его лицо потемнело.

— Я знаю нечто такое, что хочет узнать Корпус Сеятелей. Помоги мне найти кого-нибудь, кто защитит меня и купит то, что мне известно, и я сделаю тебя богатой.

— Вот как, и что же это за столь ценная тайна?

Лицо Марголо сделалось упрямым.

— Не скажу. Тебе незачем знать.

На этот раз я смеялась долго, и он принялся на меня орать, весь побагровев, так что пришлось в конце концов убавить ему звук.

— Ты и правда считаешь, что я настолько глупа, чтобы второй раз поверить тебе, Марголо? Нет, придется тебе просто рассказать мне все, что знаешь, а уж судить о ценности этого буду я.

Марголо выпучил глаза и завопил, хотя его вопли были не громче шепота. Выходило забавно.

Я прошла к ящику, куда сунула сверток с острыми штучками и выбрала зубоврачебный крючок. Затем склонилась над проектором, куда был вставлен футляр, синим кожаным пятном вверх.

— Помнишь, — спросила я, — ты мне рассказывал, будто боль обнажает базовую морфологию сознания? И что боль истончает нас до самой нашей сути? Вроде бы именно так ты выразился?

И приступила к делу. Я экспериментировала, пока не нашла на синем пятне точку, прикосновение крючка к которой посылало иглы боли Марголо в глаза. Немного спустя пришлось еще раз убавить звук: его вопли перестали забавлять меня. Прошло не так много времени, прежде чем он сломался и выболтал все свои тайны на записывающее устройство — все детали изобретенного линеанцами процесса, позволяющего соединять псевдоличность с живой плотью, того самого процесса, который сделал меня столь богатой.

Остаток аванса я заплатила вольнонаемной охранительнице. Она ожидала в моей каморке вместе со мной появления убийцы из Корпуса Сеятелей, а потом прикончила его. Она компетентно защищала меня, пока я вела переговоры о передаче прав на линеанский процесс, так что в конце концов я выкупила ее контракт. Она и сейчас со мной, спустя столько лет.