Синтаксис любви - [171]

 

Специфика «псевдофилии» легко читается даже на грубой схеме. Встречаются двое и видят одинаковость Верха и Низа, при первом приближении легко принимаемую за тождество, что, естественно будит взаимный интерес. Времени, условий и терпения для уточнения — так ли абсолютно их сходство — у людей обычно не хватает, и, удовлетворившись поверхностным, приблизительным тождеством “псевдофилии”, они спешат убедить себя, что обрели искомое, и возгораются.

Однако, по мере обычно запоздалого взаимного узнавания, партнеры все более убеждаются в своей ошибке, и розы мнимой “филии” все чаще начинают одаривать их шипами подлинного “эроса”. Разница в том, что, в отличие от обычного “эроса”, где чувства обострены до любви-ненависти, для “псевдофилии” характерна более сглаженная форма чувств: приязнь-неприязнь. Связана сложность чувств с тем, что, хотя у партнеров одни и те же функции сильны, одни и те же функции слабы, отождествления не получается в силу разнонаправленности функций — в лоб сталкиваются не сила и слабость вместе с результативностью и процессионностью, а только результативность и процессионность. Поэтому любовь-“псевдофилия” всегда имеет странный химерический облик: ценности одни, а взаимопонимания нет. Так в состоянии непонятного, парадоксального тождества-отчуждения супруги обычно и пребывают до конца своих отношений.

Обычно отношения эти быстро вступают в фазу хронической борьбы, где супруги, не уставая удивляться на себя и друг друга, начинают молотить сильными сторонами своей натуры по сильным же сторонам своего партнера, слабыми по слабым, не сознавая ни истоков, ни смысла, ни безнадежности этой борьбы. Так как противники достойны друг друга, этот поединок может тянуться десятилетиями не только без какого-либо видимого успеха, но даже без серьезных взаимных травм. И ябедничая на свою половину, никто из участников борьбы не может предъявить сочувствующему следы сколько-нибудь серьезных ран. Из сказанного, однако, не следует, что дуэль при “псевдофилии” ничего не стоит стоящим годами друг против друга противникам. Она страшно изнуряет. Но, в отличие от “эроса”, когда партнеры приходят к финишу еще более развинченными и дисгармоничными, чем были на старте, при “псевдофилии” они приходят равными себе прежним, только сильно измочаленными.

Чтобы более наглядно представить читателю механизм “псевдофилии”, приведу в качестве примера историю первого брака Бориса Пастернака.

 

Судя по немногим описаниям юной Евгении Пастернак, она действительно и внешне, и внутренне напоминала Ахматову. Вот один из ее ранних портретов: “Что мне сказать о Жене? Гордое лицо с довольно крупными смелыми чертами, тонкий нос со своеобразным вырезом ноздрей, огромный, открытый, умный лоб. Женя одна из самых умных, тонких и обаятельных женщин, которых мне пришлось встретить”. Если же припомнить, что, по словам Ахматовой, Пастернак как-то под завесой разговора об одном начинающем поэте и ее пытался обнимать, то можно догадаться: влечение к женщинам этого типа не оставило его и после развода с Евгенией Пастернак. Об особом расположении, питаемом Пастернаком к типу “Ахматовой”, свидетельствует, кроме всего прочего, тайная любовь к давно умершей женщине, которую поэт пронес через всю жизнь. Любовь к Ларисе Рейснер — знаменитой большевистской воительнице. В том, что Рейснер была “Ахматовой” сомневаться не приходится. Но в данном случае интересно не это, а то, что Пастернак, многих близких за свою жизнь схоронивший, кажется, только смерть Ларисы Рейснер в 1926 году оплакал в специально написанных по этому случаю стихах.

“Лариса, вот когда посожалею,

Что я не смерть и ноль в сравненье с нею”.

Прошло двадцать лет, много воды утекло, но, когда Пастернаку пришло время давать имя главной героине своего романа, он назвал ее — Лара. И о том, в чью честь он так нарек ее, Пастернак прямо написал Варлааму Шаламову, некогда также тайно влюбленному в Рейснер: “Имя главной героини я дал в память о Ларисе Михайловне”. Так что, во влечении “Пастернака” к “Ахматовой” прослеживается определенная последовательность.

* * *

Когда Борис Пастернак и Евгения Лурье впервые встретились, ток взаимного узнавания пробежал по их сходно резонирующим порядкам функций. Оба по высокостоящей Воле — личности, аристократы, исполненные чувства собственного достоинства и веры в себя. Оба по высокостоящей Эмоции — чувствительны, артистичны, что подтверждали и сферы их занятий: он — поэт, она — художница. Оба по низкостоящей Логике склонны к скепсису и по низкостоящей Физике — не от мира сего, непрактичные, пренебрегающие презренной пользой люди. Чем не пара?..

Поначалу единая шкала ценностей действительно придала их отношениям тональность и окраску медового месяца. Однако прошло время и на свет полезли прежде скрытые, но генетически предопределенные шипы “псевдофилии”. Выяснилось: у нее Эмоция и Логика процессионны, поэтому она очень общительный человек. У него же они результативны, поэтому он, напротив, замкнут, из всех форм общения предпочитает общение с самим собой и, если вступает в разговор, то речь его выглядит восторженным, бурным, никак к собеседнику не привязанным, водопадом-монологом (1-я Эмоция).