Синьора да Винчи - [124]

Мы с трудом следили за ходом его рассуждений, и Леонардо понял это по нашим вопросительным взглядам.

— Я, наверное, вас запутал, — умоляюще произнес он и, запинаясь, принялся объяснять заново:

— Под запечатленным изображением я имел в виду, что вы увидите освещенный предмет на бумаге или ткани — и его подлинный цвет, и силуэт, — только он получится уменьшенным… и вверх ногами.

Мы потрясенно молчали, не в состоянии задать даже простейший вопрос. Но через миг Леонардо вывел нас из мучительного затруднения, придав своим словам воистину волшебное истолкование!

Он снял с ящика крышку. На внутренней поверхности одного из боков, как раз напротив отверстия, был натянут белый лоскут. На нем мы увидели четкое повторение раскрашенного изваяния — те же желтые волосы, красное лицо и синие плечи, только портрет, как и предупреждал нас Леонардо, вышел перевернутым!

Появился Зороастр. Леонардо кивнул ему, и тот осторожно вынул из ящика заднюю стенку вместе с лоскутом и торопливо вышел из залы.

— Что он хочет с ним делать? — воскликнула я.

— Поднять идею камеры-обскуры Альберти на новый уровень, — улыбнулся Леонардо. — Пойдемте.

Он привел нас в алхимическую лабораторию, где Зороастр водил над пламенем нескольких выставленных в ряд свечей лоскутком, вынутым из камеры-обскуры.

— Перед опытом мы покрыли ткань яичным белком, — пояснил Леонардо. — Солнечные лучи, пройдя через отверстие, попадают на холст и, запечатлевая изображение, вступают в реакцию с белком.

— Холст обугливается, — придвинувшись ближе к Зороастру, заметила я.

— Да, но лишь там, где не произошло взаимодействия между белком и солнцем. Яйцо обеспечило ткани непроницаемость.

Я видела, как на холсте постепенно проступает выжженная метка — тот самый женский бюст. Лоренцо наблюдал молча, а папенька все повторял: «Да-да, теперь понятно». Спустя мгновение Зороастр погрузил лоскуток в таз с водой и начал усердно тереть его, словно заправская прачка. Я даже начала опасаться за холст: он был совсем тонкий, и было бы жалко по неосторожности угробить результат опыта. Я украдкой бросила взгляд на сына, но он лишь произнес:

— Наберитесь терпения.

Меж тем Зороастр закончил приготовления и торжествующе расправил перед нами ткань, на которой запечатлелось изваяние. Оно больше не было цветным и напоминало теперь буроватую подпалину, но все его черты были ясно различимы: и контур прически, и линия плеч. Мы словно онемели.

— Pittura de sole,[43] — гордо объявил Леонардо.

— Живопись солнца, — ошеломленно повторил Лоренцо.

— Мы продолжаем экспериментировать, — с воодушевлением сообщил Леонардо. — Если для лучшего освещения предмета использовать направленные зеркала, а в камеру-обскуру поместить фокусную линзу, то, не сомневаюсь, изображение получится более четким и правдоподобным.

— А я ко всему прочему уверен, что есть фиксажи и понадежней яичного белка, — добавил Зороастр. — Я уже пробовал заменять его гуммиарабиком и желатином, но все равно получается что-то не то. — Он скромно потупил глаза. — В конце концов, я ведь новичок в алхимии…

— Вот эти двое — лучшие из лучших в Италии. — Леонардо многозначительно посмотрел на меня и папеньку.

— Что же ты предлагаешь? — спросил Лоренцо. — Не рисовать подделку Лирейской плащаницы, а создать нечто наподобие pittura de sole? — Думаю, это выполнимо, — заверил Леонардо. — Только надо помочь ученым советом Зороастру. Однако такую работу следует выполнять в величайшей тайне и, разумеется, не здесь.

— Ты знаешь подходящее место? — заинтересовался Лоренцо.

— И еще какое! В Павии, в двадцати милях к югу. Il Moro не раз посылал меня туда делать слепок для его конной статуи. Я видел там хороший особняк, сейчас он пустует. В уединенном месте, много комнат и покоев, и один довольно просторный — отличная получится мастерская!

— А кто владелец? — нетерпеливо спросил Лоренцо.

— Молодой дворянин, в пух и прах проигрался в карты.

— Расскажешь мне, кто он такой. Я предложу ему такую цену, от которой не отказываются, — заявил Лоренцо и, обернувшись ко мне, добавил: — Ах, Катон! Что за чудо-сына произвела на свет твоя сестра!

Особняк был выкуплен, и Зороастр отправился в Павию, чтобы оборудовать там к нашему приезду боттегу и алхимическую лабораторию. Благодаря щедрости Лоренцо все необходимое сделалось доступным в поразительно короткий срок. Леонардо тем временем осуществлял — в тайне даже от всех нас — некие «антибожественные» приготовления, совершенно необходимые, по его словам, для успеха затеи с плащаницей.

В день отъезда в Павию меня разбудил отчаянный вскрик Лоренцо. Я тут же вскочила с постели и увидела, что мой возлюбленный сидит на постели в ночной рубашке, свесив ноги, и яростно колотит себя кулаками по ляжкам.

— Я совсем не чувствую ног, — печально посмотрев на меня, вымолвил он. — Не могу пошевелить ими.

Я опустилась перед ним на корточки и принялась сильно растирать сначала икру одной ноги, затем взялась за другую. От моего взгляда не укрылось, какой нехороший оттенок приобрела кожа на ногах Il Magnifico — местами буровато-синюшный, похожий на кровоподтек, а местами мертвенно-бледный. Его колени до того распухли, что я не решилась притронуться к ним.