Синий рыцарь - [95]

У нас было несколько неплохих игр. Особенно приятно было играть, отработав ночную вахту и приехав в академию около часа ночи, сыграть в хорошем темпе три игры, а потом сходить в парилку. Правда, Эванс не любил парилку, он был очень тощий. Мы всегда брали с собой пол-ящика пива и пили его после душа. Он был одним из моих первых партнеров-негров после того, как несколько лет назад ЛАДП стал полностью интегрированной организацией. Он был хороший полицейский и любил работать со мной, хотя и знал, что я предпочитаю работать один. На ночных дежурствах, правда, спокойнее, если рядом с тобой еще кто-то с пистолетом. Поэтому я работал с ним и со многими другими, хотя предпочел бы участок для одного патрульного или патрульную машину на одного. Но я работал с ним потому, что не мог разочаровать любого, кто так хотел работать со мной на пару, да и в гандбол так играть было удобнее.

Так вот, Кларенс вышел из отеля, держа в руках блокнот для рапортов. Он улыбнулся, легкой походкой подошел к моей машине, открыл дверь и сел рядом.

– Что случилось, Бампер?

– Просто интересуюсь, что опять натворил этот гостиничный жук.

– Очистил три номера на пятом этаже и два на четвертом, – кивнул он.

– Жильцы спали?

– В четырех. В пятом никого не было, все ушли в бар.

– Это значит, что он побывал там до двух часов ночи.

– Верно.

– Никак не могу представить этого парня, – сказал я, кидая в рот таблетку от кислотности. – Обычно он работает днем, но иногда и рано вечером. Теперь стал и по ночам, причем ему неважно, есть ли кто в номере или нет. Никогда еще не слышал о таком дерзком изворотливом воре.

– Может, он такой и есть, – сказал Эванс. – Он никого не ранил во время краж?

– Только игрушечного медведя. Проткнул его ножом насквозь. Большой игрушечный медведь был накрыт одеялом и похож на спящего ребенка.

– Тогда он просто чудак, – сказал Эванс.

– И это может объяснить, почему остальные гостиничные воры ничего о нем не знают, – сказал я, пыхнув сигарой и задумываясь. – Я не считаю его профессионалом, скорее удачливым любителем.

– Удачливый псих, – поддакнул Эванс. – Ты со всеми своими стукачами говорил? – Работая со мной, он узнал мои привычки. Он знал, что у меня есть информаторы, но не знал, сколько их, или что я плачу лучшим из них.

– Буквально с каждым, кого знаю. Разговаривал и с одним вором, и тот мне сказал, что к нему подкатывались три детектива, и что он расскажет нам все, что знает или узнает, потому что из-за того парня в отелях теперь столько шороху, что он только рад будет, если мы его возьмем.

– Знаешь, Бампер, если кому и повезет наткнуться на этого парня, то готов поспорить, что это будешь ты, – сказал Эванс, надевая фуражку и вылезая из машины.

– Полиция в панике, но арест неизбежен, – подмигнул я ему и включил мотор. Денек обещал стать очень жарким.

Меня настиг вызов о телесных повреждениях на Першинг-сквер. Наверное, какой-нибудь пенсионер поскользнулся на банановой кожуре, а теперь прикидывает, как бы превратить дело так, словно он споткнулся о трещину в тротуаре, и предъявить городу иск. Несколько минут я игнорировал вызов, и в конце концов оператор передала его другой бригаде. Мне было противно так поступать, я всегда считал: раз тебе дают вызов, ты обязан по нему выехать, но, черт возьми, в моем распоряжении был всего лишь остаток дня. Я подумал об Оливере Хорне и удивился, почему не вспомнил про него раньше. Я не мог тратить время на вызов, пусть им займется другая бригада, а сам направился в парикмахерскую на Четвертой улице.

Оливер сидел на выставленном на тротуар стуле возле парикмахерской. Поперек колен лежала его неразлучная метла, а сам он дремал на солнышке.

Телом он походил на моржа, одна рука у него ампутирована выше локтя. Проделал эту операцию лет сорок назад, вероятно, самый скверный в мире хирург – кожа на культе свисала лоскутами. У него были оранжевые волосы и большой белый живот, заросший оранжевыми волосами. Уже много лет он забросил попытки подтягивать штаны, и они обычно едва держались полурасстегнутыми ниже живота, а несколько пуговиц ширинки вечно торчали наружу. Шнурки всегда были развязаны и оборваны из-за того, что он постоянно на них наступал, – трудно завязывать шнурки одной рукой, а на подбородке у него росла огромная опухоль. Но Оливер был на удивление умен. Он подметал пол в парикмахерской и еще в двух-трех маленьких заведениях на Четвертой улице, включая бар под названием «У Рэймонда», где обычно торчало довольно много отсидевших свое уголовников. Бар располагался неподалеку от больших отелей, и в нем было очень удобно обчищать карманы богатых туристов. Оливер не упускал ничего интересного и все прошедшие годы снабжал меня весьма ценной информацией.

– Не спишь, Оливер? – спросил я.

Он приподнял пронизанное голубыми прожилками веко:

– Бампер, как пожж-иваешь?

– Нормально, Оливер. Денек сегодня вроде опять будет жаркий.

– Угу, я уже начинаю потеть. Зайдем в лавочку.

– Некогда. Слушай, мне вот что хотелось бы узнать – ты ничего не слыхал о воре, что шурует последние два месяца неподалеку отсюда в больших отелях?

– Нет, ничего.