Синий город на Садовой - [28]

– Мало тебе железной дороги? Откуда у нас лишние деньги? Спроси отца, когда он последний раз получал премию!

После школы Федя забегал в универмаг и со страхом смотрел: там ли еще Буби? Не купил ли его кто-нибудь? О том, что таких слонов на складе множество, Федя и помыслить не мог. Буби был единственный! Родной просто! Федина душа истосковалась по слону-малютке. И однажды Федя не выдержал – безутешно разрыдался при родителях и при Борисе. Ну что же это такое?! Неужели никто не может понять, как ему нужен этот маленький живой слон! Заберите назад, продайте железную дорогу, возьмите все, что у него есть! Ну, не кормите целый месяц, чтобы сэкономить деньги… Да никакая не истерика, а просто ему пуще жизни надо, чтобы Буби жил с ним… Ну, ремнем так ремнем, пожалуйста… А потом купите Буби?..

Борис во время этого горького крика и плача потихоньку исчез. И появился под вечер, когда уже остывший от слез, но тоскующий Федя сжался в печальном уголке между тахтой и кадкой с фикусом. Борис нахмуренно и деловито сказал:

– Вот, принес тебе слона… – И стал разворачивать газетный сверток.

Федя недоверчиво подался вперед. И… чуть опять не заревел от обмана. Борькин слон походил на Буби лишь размером. Это было пластилиновое существо с ногами из березовых кругляшков, с хоботом из резиновой трубки, со стеклянными пуговицами вместо глаз… Федя глянул на это нелепое создание, потом на Бориса – даже без обиды, только с новой горечью. Борис все понял. И прошептал виновато:

– Я думал, ну хоть такой… Зато у него глаза горят… Вот… – Пуговицы засветились огоньками. – Там лампочки и батарейка.

– Дай, – вдруг со всхлипом попросил Федя. От Борькиного голоса, от взгляда что-то сдвинулось у него в душе. Как при первом знакомстве, когда Федя схватил крокодила и они с Борисом вдвоем отмахивались от толпы… Он посадил пластилинового зверя себе на колени и стал гладить правой ладонью, а левой взял Борьку за тонкое запястье. И тот сел рядом. И они долго молчали в углу за тахтой, глядя, как мигают желтые глаза маленького слона. И Федя – без отчетливых мыслей, но глубоким безошибочным пониманием – осознал, что прежнее их приятельство с Борисом было до этого вечера лишь вступлением к неразрывной дружбе.

…А слона Буби через день купили. И Федя был счастлив. Но к счастью примешивалась теперь печаль и даже виноватость перед Борискиным слоном, которого звали Фродо…

Долгое время оба слона стояли рядышком на книжной полке. Потом Фродо изрядно подтаял от весеннего солнца, а у Буби откололся хобот (его приклеили, но он опять отвалился). И слоны незаметно переселились в кладовку. Но тогда это не имело уже особого значения. Тем более, что к тому времени Борька успел спасти Федю от настоящей беды.

…Это случилось в марте, перед каникулами. Наступил наконец момент, когда отцу пришлось заявить:

– Федя, ты уже не маленький. И если так получится, что мы с мамой… ну, ты понимаешь… Если мне придется жить отдельно, с кем ты решишь поселиться?

Наконец-то до Феди дошло, что все это всерьез! И так ошарашило, что он не заревел. Помолчал и сказал тихо:

– Я… не знаю. Я подумаю…

– Подумай, малыш…

Заплакал Федя, только когда пришел к Борису.

В тот вечер Борис явился к папе и маме Кроевым. Очень серьезный, подготовленный к разговору. И предложил вот что: раз уж они, Виктор Григорьевич и Татьяна Константиновна, решили разводиться, не надо Федю рвать на части. Пусть он тогда живет у него, у Бориса. У них в доме. Они привыкли друг к другу, и места хватит…

Мама всхлипнула, приоткрыла рот. Папа остановил ее взглядом. И ответил так же серьезно:

– Мы подумаем, Боря. До завтра. Ладно?

Федя же сказал родителям, давя в себе слезы:

– А я к вам буду приходить в гости. По очереди…

Утром отец сообщил Феде, что их с мамой раздоры были делом временным. Что поделаешь, случается, мол, и со взрослыми людьми такое, жизнь – штука непростая. Но теперь они все обдумали… В общем, переезжать никому никуда не надо.

Потом уж Федя понял, что едва ли один короткий разговор с семилетним мальчишкой мог решительным образом повлиять на родителей. Наверно, оказалось многое другое. Но Борькины слова могли оказаться последней гирькой на чашке неустойчивых семейных весов…

По крайней мере, вечером папа взял Бориса за плечи, поставил перед собой и сказал тихонько:

– Спасибо тебе, Штурманок…

"Штурманок" – это от Штурмана. Такая была у Бориса фамилия. И Федя завидовал ему с детского сада: повезло же человеку иметь морское звание с рождения. Не какой-то там Кроев! И долго в голову Феде не приходило, что может быть у Борькиной фамилии какая-то другая, неприятная сторона.

Открылось это уже в третьем классе. Пришла им тогда в голову фантазия записаться в секцию самбо – чтобы, если кто полезет, уметь дать отпор по-научному. На дверях детского клуба "Факел" висело объявление о наборе в младшую группу. Тетя с красным лицом и недовольным голосом сидела у входа за столом. Она стала спрашивать – сперва у Бориса:

– Имя, фамилия?.. Школа?.. Адрес?.. Где работают родители?.. – И стала заполнять анкету.

Подошел коренастый дядька – с мускулами под спортивным костюмом, с короткой стрижкой, с полотенцем на толстой (дембильской) шее. Заглянул в анкету. Хмыкнул, сказал вполголоса тете: