Синие дожди - [73]
Все возвращаются. Ф и л и п п несет на себе связанного Т е р е н т ь е в а. Кинул, как плаху, на бревна. И г н а т идет, опираясь на В а л е р и я.
(Заметался.) Дядя Игнат! Ты жив? Жив?
И г н а т (остановился, тяжело дышит). Да вот я. (Пристально смотрит на Мишку.) А ты… не рассыпался?
М и ш к а (силится улыбнуться). Не рассыпался.
Граня, распоров рубашку, перебинтовывает Игнату плечо. Отнятый у Терентьева клинок Игнат швырнул в костер. Услышав, как звякнул металл, Терентьев приподнимает голову и обводит всех тяжелым взглядом.
Т е р е н т ь е в (хрипло). Мир да согласие?
Все молча смотрят на него.
Повезете и будете судить?
Ф и л и п п. Была б моя воля, я б без суда все бутылки о твою голову расхлестал!
Т е р е н т ь е в (выдержав паузу). Неразумно… На что же опохмеляться будешь?
Ф и л и п п. Ну!.. (Занес руку для удара.)
Его удерживают.
Т е р е н т ь е в (насмешливо). Лежачего-то?
М и ш к а. Я тебе и не лежачему хорошо врезал!
Т е р е н т ь е в. Пе-ту-шок.
М и ш к а. Вот и петушок, да не ты меня! И клыкаста пасть, да не слопал! Ну-ка, расскажи, крепко ли досталось?
Т е р е н т ь е в. Расскажу… Мало я ему дал, куш не тот, так он меня сапогом под дых.
М и ш к а. Неправда! Не так было! Дядя Игнат, не верь ему! Не верь!
Т е р е н т ь е в (Филиппу). Ну, а ты-то чего взъелся? Вроде бы без обиды сторговались и магарыч порядочный распили.
Ф и л и п п. Когда я с тобой торговался?
Т е р е н т ь е в. А ты сунь руку в карман. Не денежки ли там за лесок? Хочешь, номера всех купюр назову?
Ф и л и п п. Люди! Не продавал я! Не продавал! Пьяному подсунул! Пьяному! Клятвенно на коленях говорю!
Т е р е н т ь е в. Хо-хо-хо…
Г р а н я. Да-а… Крепко он вас, голубчики, заарканил.
М и ш к а. Не был я ему пособником! Не был!
Т е р е н т ь е в. Всех за собой, как в неводе, потяну! Всех! Если… Условие только одно: вы меня в глаза не видели, я — вас.
И г н а т. Нет.
Т е р е н т ь е в (Игнату). Корень, говоришь, во мне ненавидишь? Да корень у всех один. Можете меня убить, истолочь и рыбам бросить на корм, а корень тот останется в тебе, в нем. Каждый хочет жить для себя! Только я говорю это прямо, а вы словами расцвечиваете.
И г н а т. Слова наши не расходятся с делом, и ты в этом сейчас убедился.
Г р а н я. Мишку с собой не равняй! Ты прогнил насквозь, а его мы еще наждаком оттирать будем.
Ф и л и п п. И меня! И меня! Карболкой, касторкой — чем угодно! Новеньким гривенником засияю!
Т е р е н т ь е в. Хо-хо-хо! Снаружи-то отчиститься легко. А вот чем вы тот корень в себе истребите?
И г н а т. Если бы жизнь шла так, как ты говоришь, то и не было бы на земле человека. Реки бы не стекались в моря, а из морей расползались бы лужами.
Т е р е н т ь е в. Что ты мне расписываешь? Что?! Видел я всякую жизнь! И научен. Меня брали за горло — и я брал. На веки веков могу напророчить вперед — была на земле промеж людей грызня и будет! А все ваши сияющие вершины коммунизма — это только горизонт! Горизонт, к которому, сколько ни иди, — не придешь!
И г н а т. А ты бы хотел, чтоб перед нами была стена или пропасть?
Т е р е н т ь е в (рывком поднимается на ноги). Не верю я в ваш мир и согласие! Не верю!.. (Весь он в этот миг — сгусток человеконенавистничества и злобы.) Единение друзей и братьев!.. До первого переката все это! Слышите? До первого! Настанет час, и… (указывая на Филиппа) вот этот друг и брат так вас зажмет, таким взнуздывателем себя покажет, что и пикнуть никто не посмеет! (Мишке.) Ты за кусок хлеба отца с матерью продашь! (Игнату.) А ты, праведник, дай тебе волю, всех бы в монастырь загнал, псалмы петь, а заодно и славу тебе денно и нощно!
И г н а т (спокойно). А что бы сделал ты?
Терентьев жадно глотает воздух и не находит слов для ответа.
Н е л л и. Мразь… Какая мразь… (В голосе ее зазвучали слезы.)
Г р а н я. Были уже те перекаты, Терентьев. Были. И жизнь не повернулась вспять.
В а л е р и й. Потому мы и все вместе, чтоб пророчества твои не сбылись.
И г н а т (Мишке). Понял, почему он тебя из всех облюбовал?
М и ш к а. Понял.
И г н а т (протягивает ему гимнастерку). Как святыню прими и береги. И тех, кто на перекатах за тебя лег…
Мишка не решается взять.
Бери. И всей жизнью оправдай.
Мишка зажал гимнастерку в кулаке и глядит на Терентьева в упор.
М и ш к а. Мы с тобой еще встретимся. И не раз. И ты бойся этой встречи. Запомнил я тебя накрепко.
Н е л л и (вдруг). Море!.. Глядите, море!
Г р а н я. И правда… Берега-то как расходятся…
Безграничная синяя даль открывается перед глазами.
М и ш к а. Море…
И г н а т (точно выдохнул). Мо-ре…
Положив друг другу на плечи руки, смотрят вперед.
ГЛУХОЙ
Пьеса в двух актах, десяти картинах
К и р и л л П е т р о в и ч М у р а ш о в.
Ф е д о р, его старший сын.
А л и с а, его жена.
Е в г е н и я, дочь Кирилла Петровича.
А л е к с а н д р Л о п а т о в, ее муж.
С е р г е й, младший сын Кирилла Петровича.
З о я С а в е л ь е в а.
Время действия — начало семидесятых годов.
АКТ ПЕРВЫЙ
Квартира в одном из старых московских домов. Гостиная. Из нее двери — в комнаты, на кухню и в прихожую. В обстановке нет ничего такого, на чем следовало бы сделать акцент. Обычная мебель — тахта, кресла, журнальный столик. Тут же — телевизор и пианино.
