Синицын - [6]
Он сидел на зарядном ящике, глядя на радужную пленку миномета, и кишлак вдалеке безжизненно желтел лепниной строений.
— Товарищ капитан! — К нему подбежал наблюдатель. — Бабаи идут! Тряпками машут! Хотят разговаривать!
Он торопился, цеплял башмаками землю, задевал локтями стенки траншеи. Шел к въезду, к полосатому шлагбауму, увлекая за собой переводчика-таджика и двух автоматчиков, туда, где в окопчике за каменной стенкой укрывался пост и стояли белобородые старцы, длиннорукие, худые, в обвислых тканях.
От их азиатских одежд, выгоревших на солнечном жаре, источались слабые запахи дыма, скотины, кисло-сладкой хурмы и урюка, а в губах среди кольчатых бород булькали, мягко рокотали непонятные слова. Смуглые скрюченные пальцы взлетали вверх, указывали на кишлак, на "зеленку", на брустверы и траншеи заставы.
— Говорят: люди, которых плен брали, хороший бедный люди! — переводил таджик, пропитываясь словами старцев, сначала словно расширяясь, увеличиваясь, становясь вместилищем слов, а потом уменьшаясь, опадая, передавая накопленные слова Мокееву. — Племянница Момада, брат и дедушка! Воевать не ходи! Дома землю рыл, овец гонял!.. Хороший, невоенный люди!
— Пусть отдадут солдата, — резко отвечал Мокеев. — Пусть Момад отдаст солдата! У меня минометы! Буду говорить минометами! Я кишлак не обстреливаю, соблюдаю мир, договор! Вы, старейшины, тоже должны соблюдать договор! Скажите Момаду, пусть вернет солдата, тогда получит своих! Если нет, заговорят минометы!
Таджик переводил страстно, жарко, выставлял ладони, словно подносил на них старикам то ли поднос с караваем, то ли мину. И те внимали, поглаживали бороды, пропускали сквозь корявые темные пальцы белые пенящиеся космы.
— Они говорят, шурави сидел виноградник. Люди Момада пошли, брали кишлак. Сидит кишлаке. Пусть командир даст Момаду дедушку, брата, племянницу, а Момад отдаст шурави. Надо быть хорошо! Надо мир, договор! Минометы не надо!
— Жду час ровно! Через час верните солдата! Выводите его к заставе! Мы отдадим вам пленных! Жду ровно час! Потом заговорят минометы!
Старики понимали, кивали. Медленно, держась друг за друга, упираясь палками в землю, удалялись от заставы. Переходили бетонку, углублялись в кишлак.
И снова он сидел на солнце, глядя, как минометчики раскатывали брезент, перетаскивали ящики. Круглились, лучились тонкими воронеными радугами овалы минометных стволов. Он думал о Синицыне, сидящем где-то там, за бетонкой, среди желтых глинобитных стен. И о Лобанове, лежащем на операционном столе с красной пульсирующей ранкой. Стрелка на его часах скакала, отсчитывала на циферблате секунды.
Прошел час и еще полчаса.
— Идут, товарищ капитан! — крикнул наблюдатель. — Показались!
Мокеев не пошел их встречать, остался сидеть. Направил бинокль на въезд, смотрел, как вышагивает замполит, а за ним, торопясь, пестрой горсткой в сопровождении автоматчиков следуют пленные. Навстречу, отделяясь от кишлака, выходил человек, выезжал ишак. На седле, перекинутый, переломанный надвое, лежал тюк, и в этом тюке угадывалось тело, перемотанное, завернутое.
Они сближались, сходились на бетонке и, сойдясь, мгновенно распались. Ишак с поклажей в окружении солдат двинулся на заставу, а отпущенные пленные бегом, подгоняемые человеком, устремились в кишлак. Было видно, как мужчина взял на руки приотставшего мальчика и бегом, подпрыгивая, догнал остальных.
Автоматчик, вытягивая ишака под уздцы, привел его на заставу, остановился у входа в столовку. Все сбежались, окружили серого, пятнистого, под тряпичной попонкой ишачка, на котором лежала поклажа. Свернутая в рулон кошма была перетянута, перевязана веревкой. С одного конца высовывалась бритая золотистая макушка Синицына, а с другого торчали его ноги в ботинках. Мокеев протиснулся сквозь кольцо обступивших солдат, приказал:
— Ну что глядите!.. Снимайте!..
В несколько рук стянули, гибко распрямили, уложили рулон на землю. Штык-ножом распороли веревку. Стали раскручивать, раскатывать кошму, и завернутый Синицын крутился вместе с рулоном — башмаки, макушка, — и, когда кошма развернулась, он вдруг выпал из нее, лег на спину лицом вверх, прижав к бедрам руки, чуть развалив в ступнях измызганные ботинки.
Все наклонились, смотрели. Лицо Синицына было бледным, с приоткрытым ртом, с изумленно глядящими глазами, над которыми слабо и мучительно приподнялись брови. Маленькая родинка нежно темнела на лбу. Он был без ремня, рубаха навыпуск, и его штаны были в пятнах земли, ружейного масла, пищевого жира, а худые пальцы, сжатые лодочками, касались бедер. Под ногтями чернела грязь.
— Наркотика дали… Усыпили… — кто-то тронул Синицына, пытаясь его разбудить.
Мокеев схватил запястье Синицына, пытаясь прощупать пульс. Худая хрупкая рука была теплой, но уже теряла тепло, уже была холодней живой горячей руки. В глазах, остекленелых, направленных в небо, застыло недавнее и уже неизменное выражение страха, изумления, просьбы, невысказанной, остановившейся, погрузившейся в остывающую голубизну.
Мокеев ощупал его худое под рубахой тело. На мгновение прижался ухом к груди, надеясь услышать биение сердца. Быстро, неловко стал расстегивать пуговицы на рубахе, открывая грудь. Рубаха раскрылась, и на узкой впалой груди под соском обнажилась тонкая малая ранка, уходящая в глубину. Она была без крови, без запекшейся корки, чистая, почти сухая, с чуть видными слипшимися краями, сквозь которые в худую грудь проникло лезвие ножа, оставалось там, окруженное бьющейся, проколотой, умиравшей плотью, а потом выскользнуло обратно. Должно быть, его держали при этом несколько сильных мускулистых рук, давая сердцу вытолкать кровь на землю. А когда стекла и замерла последняя капля, те же руки омыли рану, склеили аккуратно края, надели и застегнули рубаху, закатали тело в кошму.
«Идущие в ночи» – роман о второй чеченской войне. Проханов видел эту войну не по телевизору, поэтому книга получилась честной и страшной. Это настоящий «мужской» роман, возможно, лучший со времен «Момента истины» Богомолова.
Пристрастно и яростно Проханов рассказывает о событиях новогодней ночи 1995 года, когда российские войска штурмовали Президентский дворец в мятежном Грозном. О чем эта книга? О подлости и предательстве тех, кто отправлял новобранцев на верную гибель, о цинизме банкиров, делающих свои грязные деньги на людских трагедиях, о чести и долге российских солдат, отдающих свои жизни за корыстные интересы продажных политиков.
В «Охотнике за караванами» повествование начинается со сцены прощания солдат, воюющих в Афганистане, со своими заживо сгоревшими в подбитом вертолете товарищами, еще вчера игравшими в футбол, ухажившими за приехавшими на гастроли артистками, а сейчас лежащими завернутыми в фольгу, чтобы отправиться в последний путь на Родину. Трагическая сцена для участвующих в ней в действительности буднична, поскольку с гибелью товарищей служащим в Афганистане приходится сталкиваться нередко. Каждый понимает, что в любой момент и он может разделить участь погибших.
События на Юго-Востоке Украины приобретают черты гражданской войны. Киев, заручившись поддержкой Америки, обстреливает города тяжелой артиллерией. Множатся жертвы среди мирного населения. Растет ожесточение схватки. Куда ведет нас война на Украине? Как мы в России можем предотвратить жестокие бомбардировки, гибель детей и женщин? Главный герой романа россиянин Николай Рябинин пытается найти ответы на эти вопросы. Он берет отпуск и отправляется на Донбасс воевать за ополченцев. В первом же бою все однополчане Рябинина погибают.
В провале мерцала ядовитая пыль, плавала гарь, струился горчичный туман, как над взорванным реактором. Казалось, ножом, как из торта, была вырезана и унесена часть дома. На срезах, в коробках этажей, дико и обнаженно виднелись лишенные стен комнаты, висели ковры, покачивались над столами абажуры, в туалетах белели одинаковые унитазы. Со всех этажей, под разными углами, лилась и блестела вода. Двор был завален обломками, на которых сновали пожарные, били водяные дуги, пропадая и испаряясь в огне.Сверкали повсюду фиолетовые мигалки, выли сирены, раздавались мегафонные крики, и сквозь дым медленно тянулась вверх выдвижная стрела крана.
За все время службы в Афгане прапорщик Власов ни разу не участвовал в боевых действиях, даже ни разу не стрелял. Такая у него должность — заведующий складом. Но, находясь на войне, не стоит зарекаться от нее. За несколько дней до возвращения в Союз вертолет, на котором прапорщик сопровождал продовольственный груз, был сбит. Спрыгнувший с парашютом Власов попал в плен к моджахедам. Во время плена и проявился твердый, решительный характер истинно русского человека, готового к самопожертвованию и подвигу.
Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.
Офицер внешней разведки Виктор Белосельцев, прошедший сквозь пламя военных конфликтов Афганистана, Намибии, Кампучии и Никарагуа, оказывается в эпицентре самого мучительного, рвущего его сердце и душу противостояния. Рушится величайшая империя – Советский Союз, страна стоит на пороге гражданской войны, армия и разведка стали самой желанной добычей в борьбе за власть. От Белосельцева, закаленного в горнилах локальных войн, вновь требуются титанические усилия и нечеловеческое напряжение воли, чтобы верно осмыслить происходящее и разумно повлиять на ход истории.
Разведчик Белосельцев, военный интеллектуал и провидец, выполняет задание Центра и одновременно пытается понять великую тайну бытия, обрекающую мир то ли на неизбежную гибель, то ли на грядущее, светоносное чудо. В черной Африке он насмерть схлестывается с английским разведчиком Маквилленом, а рядом ангольские бригады отражают атаки буров, партизаны Намибии уходят в смертоносные рейды, террористы ЮАР рвут нефтепроводы Мозамбика. Англичанин равен Белосельцеву и по силе, и по интеллекту, но это равенство бнаруживается в самый драматический момент, в горящей саванне, на желтой реке Лимпопо, среди казней и подвигов…
Эта книга — сон, приснившийся участнику Афганской войны, разведчику Белосельцеву. Засады на караванных маршрутах. Бои в кишлаках и мечетях. Мятежи в городах и селеньях. «Загадочная русская душа», оказавшаяся в центре «загадочной Азии». Эта книга — храм, где на фресках изображены герои спецназа и рыцари десантно-штурмовых батальонов, горные стрелки Панджшера и водители горящих «наливников» Саланга, летчики бесстрашных «вертушек» и хирурги окровавленных лазаретов. Эта книга — о загадке человеческого бытия, которую разгадывает офицер разведки Белосельцев.
Подполковник внешней разведки Виктор Белосельцев, выдающий себя за журналиста, летит в Никарагуа, где сандинисты ведут изнурительную войну с «контрас», а по сути – с Соединенными Штатами Америки. Задание у разведчика крайне сложное: он должен выяснить вероятность возникновения более страшной и разрушительной войны, куда неминуемо будут втянуты наша страна и США. И не только выяснить, но и попытаться предотвратить катастрофу. Белосельцев отправляется в самое сердце джунглей, в район реки Рио-Коко, где нарастает кризис и решается судьба мира.