Сингапурская история: из «третьего мира» - в «первый» - [301]

Я предостерег китайцев, что, им не следовало прекращать направлять студентов за границу из-за того, что они создавали дополнительные проблемы, обмениваясь по факсу идеями со своими друзьями в Пекине. В этом случае Китай отрезал бы себя от зарубежных знаний и технологий, что нанесло бы неизмеримый ущерб.

Ху Пин заверил меня, что китайская политика по отношению к студентам и политика «открытых дверей» по отношению к окружающему миру останутся без изменений. Многие деловые люди с Тайваня приезжают в Китай, чтобы инвестировать. Китайская политика по отношению к Тайваню и Гонконгу также не изменится. Тем не менее, он сказал, что ситуация в Гонконге осложнилась. Провозглашаемые в Гонконге лозунги изменились, – вместо лозунга «народ Гонконга должен управлять Гонконгом» теперь провозглашался лозунг «народ Гонконга должен спасти Гонконг». Он не упомянул о том грандиозном выражении страха и солидарности, которое имело место во время демонстраций протеста жителей Гонконга против «инцидента 6–4», в которых приняли участие миллион человек.

От событий на площади Тяньаньмынь в моей памяти осталась грустная картина: Чжао Цзыян, стоящий посреди площади, забитой демонстрантами с повязками на головах, на которых были написаны лозунги, с мегафоном в руке. Почти что со слезами на глазах он уговаривал студентов разойтись, объясняя, что больше не сможет защищать их. Это было 19 мая. Увы, было уже слишком поздно: лидеры КПК решили ввести военное положение и, при необходимости, использовать силу для разгона демонстрации. В этот момент студенты должны были либо разойтись, либо их разогнали бы силой. Чжао Цзыян не проявил твердости, которая требовалась от лидера Китая в тот момент, когда страна стояла на грани возникновения хаоса. Организованным демонстрантам позволили стать мятежниками, которые не повиновались властям. Если бы с ними не поступили жестко, они бы вызвали подобные беспорядки по всей огромной стране. Площадь Тяньаньмынь – это не Трафальгарская площадь в Лондоне.

Китайские коммунисты восприняли советскую практику, согласно которой, сколь бы влиятельным ни был лидер, находясь у власти, с момента отставки он становился никем, а его имя никогда не упоминалось публично. Несмотря на то, что я хотел встретиться с Чжао Цзыяном во время моих последующих визитов в Китай, я даже не мог заговорить об этом. Через несколько лет после событий на площади Тяньаньмынь я встретился с одним из его сыновей, который немного рассказал мне о том, как жил Чжао Цзыян после того, как впал в немилость. Ему пришлось переехать из района Чжуннаньхай, где жили все руководители партии, в дом, который занимал Ху Яобан (бывший Генеральный секретарь КПК), в бытность свою заведующим Организационным отделом КПК. В течение первых нескольких лет у входа в дом постоянно дежурил охранник, а все передвижения Чжао Цзыяна отслеживались. Со временем наблюдение стало не таким жестким. Ему разрешалось играть в гольф в китайском гольф клубе в пригороде Пекина, но не разрешалось играть в гольф клубе, принадлежавшем иностранному совместному предприятию. Ему разрешалось посещать внутренние провинции, но не разрешалось ездить в прибрежные провинции, чтобы свести до минимума контакты с иностранцами и связанную с этим огласку. Дети Чжао Цзыяна жили заграницей, за исключением одной дочери, которая работала в пекинском отеле. Условия его жизни были достаточно комфортными, его семье разрешалось посещать его. По советским меркам обращения с бывшими руководителями ему жилось не так уж плохо, – к нему относились лучше, чем Брежнев относился к Хрущеву, а Ельцин – к Горбачеву.[29]

Человеком, которого ненавидели внутри страны и за рубежом за введение военного положения и насильственный разгон демонстрации на площади Тяньаньмынь, был премьер-министр Китая Ли Пэн. На самом деле, решение было принято Дэн Сяопином, которого поддержали несколько ветеранов «Великого похода». Я впервые встретился с Ли Пэном в Пекине в сентябре 1988 года. Он занял должность премьер-министра, после того как Чжао Цзыян стал Генеральным секретарем КПК. Ли Пэн был не таким общительным, как Чжао. Ему было за 60, он получил советское инженерное образование, обладал хорошим умом, был всегда хорошо информирован и не бросался словами. Он не был рубахой-парнем и мог почувствовать себя оскорбленным, даже если для этого не было реального повода. Я приспособился к его темпераменту, и мы неплохо поладили. После того как я узнал его лучше, я обнаружил, что Ли Пэн – умный, хотя и консервативный человек.

Ли Пэн был сыном видного деятеля КПК, и был усыновлен премьер-министром Чжоу Эньлаем. Он говорил безо всякого провинциального акцента, потому что всегда жил с семьей Чжоу Эньлая там, где была штаб-квартира КПК, – сначала в Яньане, а затем – в Пекине. Его жена была более общительной, обаятельной женщиной и приятной собеседницей. В отличие от жен большинства китайских руководителей, которые держались на втором плане, она часто играла роль хозяйки дома. Она говорили по-английски на бытовые темы, и Чу легко смогла общаться с ней без переводчика.