Sing For Me, Cry For Me - [9]

- Оближи.

Гарри отчаянно замотал головой, неверяще глядя на Люциуса:

- Нет.

- Да, Гарри, да. Ты будешь делать то, что я тебе говорю, и прямо сейчас я приказываю тебе облизать мой большой палец, который ты же недавно и укусил. Я не наказал тебя тогда, но я могу сделать это сейчас, если тебе так этого хочется.

Задыхающийся от страха, сотрясаемый дрожью, как внутренней, так и вполне осязаемой, с прижатым к губам пальцем Люциуса, Гарри всё же осмелился поинтересоваться:

- И что это за наказание?

Это рассмешило Люциуса даже сильнее, чем всё, что юноша делал до этого:

- Ты - истинный гриффиндорец, Гарри. Всегда безрассудно смелый, всегда готовый ответить на брошенный вызов. Тебе повезло, что мне так нравятся в тебе эти черты. Что же касается наказания, то моя трость просто восхитительно будет сочетаться с твоей роскошной задницей.

Гарри содрогнулся, вспоминая те ощущения, которые в нём пробудила трость в первый раз, и то, где она до этого находилась, и это вызвало у Люциуса полный самодовольного удовлетворения вздох. Когда испуганный Гарри неуверенно, но довольно старательно облизал предложенный ему палец, всё ещё пытаясь свыкнуться с мыслью, что проделывает это не для кого-то, а для самого лорда Малфоя, Люциус окончательно осознал, что их «беседа» больше не может продолжаться в прежнем темпе.

Он чувствовал, что желание переполняет его, и он принялся настойчиво подталкивать Гарри к стене. Чем ближе вейла находилась к своему партнёру, тем сильнее в нём нуждалась. Он жаждал овладеть Гарри прямо сейчас, проникнуть в него, сгореть с ним в огне страсти, заклеймить, сделать своим, заставить содрогаться от мучительной агонии, исцелить, благословить, проклясть, почувствовать настолько близко, насколько это вообще возможно, в после всего этого навечно привязать к себе.

Внезапно Гарри обнаружил, что прикован цепями к холодной каменной стене подземелья, в то время как Люциус поспешно стягивал с себя мантию, ни на миг не отрывая от него взгляда, наполненного такой яростной похотью и жаждой обладания, что Гарри изнутри обдало неистовым жаром. К своему немалому смущению, ужасу и отвращению он ощутил, что его возбуждает избранный Люциусом способ избавиться от оставшегося на нём облачения. Одежда под действием неизвестного Гарри заклинания, постепенно распадалась на ленты, которые оборачивались маленькими тоненькими серебристыми змейками. Те, медленно извиваясь, сползали по телу мужчины вниз и аккуратно сворачивались на полу у его ног.

Гарри попробовал достучаться до мужчины ещё раз:

- Нет, мистер Малфой. Пожалуйста, нет. Почему вы хотите сделать это со мной? - спросил он, и слёзы, которые он так долго сдерживал, наконец, прочертили мокрые дорожки на его щеках.

- Потому, что я должен это сделать, Гарри, разве я раньше тебе уже не говорил об этом? Не сопротивляйся, любимый. Всё пройдёт намного легче, если ты просто сдашься.

- Сдаться? Вы приковали меня к стене! Вы собираетесь изнасиловать меня! И вы хотите, чтобы я просто сдался?

- Шшш, Гарри, - Люциус прижал палец к губам Гарри, стараясь его успокоить, - Не стоит так громко кричать. У меня от этого может разыграться мигрень, а когда у меня начинает болеть голова, то я становлюсь крайне раздражительным и довольно жестоким. А тебе, конечно, вряд ли этого хочется. Всё, что тебе остаётся - это просто расслабится и получить удовольствие. - С этими словами Люциус взмахнул волшебной палочкой и, повинуясь этому быстрому движению, вся одежда Гарри присоединилась к его собственной, лежащей на полу.

- Нет, пожалуйста, нет, - прошептал Гарри в последний раз, роняя хрустальные слезинки.

- Тише, малыш. Всё правильно, плачь для меня, любовь моя. Плачь.

В то время как взгляд Люциуса бродил по великолепному юному телу перед ним, жадно впитывая в себя сияние медовой кожи, покрытой мелкими бисеринками пота, его руки скользили повсюду: зарывались в волосы; гладили лицо, прослеживая мокрые дорожки слёз и очертания синяков; спускались вдоль шеи к груди, к нежным соскам, посылая волны дрожи по всему телу Гарри. Лёгкие прикосновения прохладных, словно змеиная кожа, кончиков пальцев, кружащих по телу, были обманчиво нежными и ласковыми.

Больше не было сказано ни слова. Гарри лишь прикусил свою нижнюю губу и позволил слезам свободно катиться по щекам. Он содрогался всем телом; дрожал, как лист на ветру; трепетал, подобно перепуганному животному. Он был словно в огне, пожиравшем его от макушки до самых кончиков пальцев на ногах, и невольно изумлялся тому, как другие волшебники и ведьмы не сгорают дотла от подобных чувств. Это было похоже на вечность. Как будто время остановилось. Когда Люциус вошёл в него одним быстрым болезненным движением, он громко закричал, не способный справиться с болью, прошившей мучительной судорогой всё его существо. Это заставило Люциуса самого содрогнуться в ответ от желания вновь и вновь врываться в это желанное тело. Наслаждаться ощущением и видом того, как юноша всем телом изгибается в его руках; как прозрачные слёзы смешиваются с потом и кровью из прокушенных от муки губ Гарри, и медленно капают на смуглую грудь. Он, уже почти не владея собой, прошептал: