Sing For Me, Cry For Me - [40]

С той знаменательной пятницы минуло не так уж и много дней, но они выдались очень напряжёнными и были наполнены для них обоих множеством серьёзных испытаний. Пока Гарри боролся с воспоминаниями об изнасиловании, со своими друзьями, и со своими всё стремительнее набирающими силу чувствами к Люциусу (которые странным образом отличались от вполне понятных в данных обстоятельствах ненависти и страха), Малфой вёл свою собственную войну. Он распознал своего партнёра в довольно неожиданной персоне: в юноше, который сейчас, словно в колыбели, тихо посапывал в его гостеприимных объятиях. Люциус причинил своему партнёру страшный вред, и хотя разумом он и понимал, что заставляет его страдать, но всё же не смог остановиться, и, несомненно, не имел ни малейшего желания забывать о том, какое это доставило ему чистейшее блаженство и удовольствие. Он отлично знал, - впрочем, как знал это и сам Гарри, - что Люциус Малфой не был хорошим человеком, и что он мог испытывать величайшее наслаждение, причиняя другим мучительную боль. И Люциус никогда не забудет, каким взглядом смотрел на него Гарри и как тот ощущался в его руках, когда он брал его и всё то, что уже заведомо считал своим. Но он дал себе слово, что никогда больше не станет действовать против воли или желания своего партнёра, и что сегодня был последний раз, когда он позволил себе так поступить. Он был убеждён, что со временем Гарри сможет понять необходимость всего этого, и не станет слишком сильно винить Люциуса за все причинённые им душевные раны и невыносимую боль; за все огорчения и сомнения, а также и оскорбление, которое Люциус, без сомнения, нанёс ему в ту роковую ночь. В ночь, когда Люциус услышал его пение; в ночь, когда голос Гарри и душа Люциуса слились в единое целое; в ночь, когда начала ткаться та неразрывная глубинная нить, что навеки свяжет их обоих.

Сидя вот так, в блаженном единении со своим партнёром, Люциус размышлял о том, что никогда раньше и ни с кем другим не разделял подобные мирные мгновения своей жизни; что никто и никогда не делал эти моменты такими прекрасными, такими умиротворяющими, такими безмятежными… Хотя внутренне он уже начинал готовить себя к той буре, которая разразится в тот же миг, как только Гарри целиком и полностью осознает тот факт, что провёл ночь на коленях у Люциуса Малфоя. Внезапно Гарри нахмурился и скривился, что заставило Люциуса невольно озадачиться вопросом: что же такое неприятное смогло прокрасться в сон его партнёра и прервать его мирное течение? Затем он увидел, как Гарри совершенно неосознанно потянулся к кольцу, которое сам же и надел ему на палец сегодня рано утром, и машинально провернул его несколько раз. Эти незамысловатые движения, похоже, успокоили Гарри и тот улыбнулся. Милой, абсолютно невинной и совершенно по-детски безмятежной улыбкой. Хотя Малфой и знал, что кольцо не только исполняет функции портключа, но является также и фамильным обручальным кольцом (хотя вряд ли Поттер об этом в курсе), он был искренне поражен тем неистовым накалом чувств, который, как оказалось, он испытывает по отношению к Гарри. Люциус действительно вложил довольно много собственной магии при создании портключа, но его чувства должны были быть поистине невероятно сильны, раз кольцо приобрело также способность успокаивать Гарри в мгновения беспокойства или любых других душевных терзаний. Это открытие чрезвычайно обрадовало Люциуса, поскольку он понимал, что ещё довольно долго не сможет быть рядом с Гарри; а до тех пор пусть кольцо примет на себя роль его хранителя. Одна мысль о том, что Гарри будет постоянно носить с собой частичку его души, заставила Люциуса почувствовать себя невероятно хорошо; настолько хорошо, что окажись сейчас поблизости какой-нибудь домовой эльф, Малфой освободил бы несчастное создание без малейших колебаний.

Веки Гарри задрожали, и он сделал попытку открыть глаза.

- Шшш, спи, котёнок. У тебя выдался длинный день, - прошептал Люциус, склоняясь ниже и ласково поглаживая Гарри по волосам.

Гарри кивнул и вывернулся в руках мужчины так, что его голова теперь удобно устроилась у Люциуса на груди. Люциус не смог сдержать улыбку. «Если бы он только знал», - лениво проплыло у него в голове.

Гарри пребывал на вершине блаженства. Он был так взбудоражен, когда ложился спать. Сначала эта нелепая стычка с Гермионой перед началом занятий; потом появление Люциуса на уроке Зельеварения и это необъяснимое чувство предвкушения, и счастье, и спокойствие, которые заполнили Гарри, стоило ему только увидеть Малфоя; это ощущение невидимой верёвки, обвязанной узлом вокруг его сердца, которое казалось чем-то совершенно естественным, как будто с самого рождения являясь частью Гарри (и он бы не удивился, если бы так оно и было). Словно его тайная частичка, которая долго спала, а теперь внезапно пробудилась, наполнившись жизнью и яркими красками.

Потом был взрыв и кольцо Люциуса на пальце. Кольцо, которое успокаивало его и дарило ощущение счастья - настолько сильное, насколько могло бы подарить лишь присутствие одного конкретного человека. Хотя последнее выглядело определённо предпочтительнее. Но Гарри изо всех сил гнал подобные мысли прочь из своей головы, старательно напоминая себе, что не так давно его изнасиловал именно этот конкретный человек. Но у его мятежного сердца, похоже, было своё собственное мнение: оно не желало ни в чём винить Люциуса, стремясь всеми силами принять его таким, какой он есть. Что, про себя подумал Гарри, было не так уж и плохо. И эта мысль тоже была безжалостно изгнана. Гарри невольно задавался вопросом: не составит ли его разум вскоре своеобразный свод правил и законов относительно мыслей и чувств к Люциусу Малфою, в котором будет строго регламентировано: что дозволено, а что запрещено под угрозой смертной казни. Согласно собственному мнению Гарри, это было бы самой здравой вещью на свете, но вот его сердце яростно выступало против…