Синдром удава - [129]

— Видите ли... — я сделал паузу, так и подмывало сказать: — Благодетель вы мой...

— Вы можете называть меня просто Саша, — почти ласково произнес он.

— Так вот, Саша, у меня есть несколько предложений, в том числе и от зарубежных издательств, но я предпочитаю, чтобы книга была издана сначала здесь. Теперь относительно вольной подачи моей биографии: хотелось бы услышать в чем эта «вольность» проявилась?

Комолов начал издалека, с пересказа досье на моего отца Оказывается, еще до ареста в 1937 году, он был осужден, правда, условно, за хранение браунинга, когда во время нэпа работал в московском представительстве немецкой фирмы «Фарбениндустри». Комолов даже назвал фамилии его начальников — Булле, Петерса...

Припомнилось, отец действительно не раз упоминал эти фамилии, но о судимости за хранение браунинга я не знал, хотя кое о чем уже тогда догадывался.

То, что у отца в то время имелся пистолет, обнаружилось благодаря случаю, который запомнился на всю жизнь. Мне было лет семь. Грабежи, убийства, воровство в ту пору происходили довольно часто, особенно в пригородах и окраинных районах Москвы. Да и в самом городе целые районы пользовались дурной репутацией: Марьина роща, район Тишинского рынка и улиц Большая и Малая Грузинская были пострашнее сегодняшних Солнцева и Люберец, хотя о них тогда в газетах не писали и в милицейских хрониках не сообщали... Наоборот, старались скрывать, как отдельные пережитки «проклятого прошлого» строителей коммунизма... Так вот однажды зимней ночью, наша семья была разбужена истошным криком: «Помогите! Грабят!..»

Призыв о помощи доносился из соседнего дома. Кричала соседка, высунувшись из форточки. Отец быстро оделся и направился к двери. Вот тут я и увидел в руке у него небольшой пистолет. Но выйти из дома отцу не удалось. Входная дверь оказалась припертой снаружи толстой слегой. Чтобы оттащить слегу, пришлось мне, как самому тоненькому, вылезать через форточку (в деревянных домах нашей улицы на зиму обычно вставлялись глухие зимние оконные рамы без открывающихся створок, и выбраться через окно можно было, только разбив стекло). Этот соседский дом грабили не один раз: наверное, потому, что в нем жили только женщины и дети.

Нашей семье также пришлось натерпеться страху, когда в другой раз среди ночи нас разбудили удары по крючку, запиравшему на ночь входную дверь. Ударяли ломиком через щель в деревянной обшивке. Крючок из толстого, в палец, стального стержня закрывался и открывался с усилием. Грабителям не удалось открыть его бесшумно. Долго еще этот случай повторялся во сне, и я в страхе просыпался.

А сколько раз нас, подростков, останавливала на улице, встречала после школы местная шпана. Выворачивали карманы, забирали все, что хотели. При малейшем сопротивлении избивали.

Упомянув о судимости отца за хранение браунинга, Комолов хотел показать, что «органам» все известно! Они вездесущи и всемогущи, противостоять им бессмысленно! В созданной таким образом атмосфере психологической безысходности (один из приемов психотронного воздействия) он перешел к подробному изложению моей биографии, составленной усилиями смершев-ских и лефортовских следователей в 1945 и 1947 годах. При этом особое внимание уделял расхождениям с газетной публикацией, игнорируя тот факт, что лефортовское изложение имело целью представить меня «изменником Родины», и поэтому в следственные протоколы умышленно не включалось все то, что противоречило полученной от высокого начальства установке. Пришлось напомнить ему об этом.

— Да, да! — с пониманием отозвался Комолов. — Я знаю, как тогда искажались показания, в каких условиях они подписывались подследственными, и потому не имел в виду воспользоваться ими.

Здесь он явно кривил душой. Я еще раз подчеркнул, что предвзятость следствия была предопределена подписями самого министра Абакумова и главного прокурора Вавилова на постановлении о моем аресте.

О том, какое влияние на ход следствия оказывала виза высокого руководства, говорит бывший военный прокурор Б. А. Викторов: «Постановление-справка на арест А. И. Солженицина была утверждена заместителем наркома Госбезопасности — Кобуловым, а санкция на арест дана главным прокурором Вавиловым. Коль арест санкционировался столь высокопоставленными фигурами, то весь нижестоящий аппарат, вся репрессивная машина до самого последнего «винтика» начинала крутиться до тех пор, пока человек не исчезал за колючей проволокой... Сами фамилии подписавших такую «справку» были приговором. (Книга «Без грифа секретности», 1990.)

— И все же, — не сдавался Комолов, — ряд заявлений, вызвавших гневные отклики и протесты ветеранов, требует опровержений...

— Какие, например?

— Прежде всего ваше утверждение о том, что Сталин собирался сам напасть на Германию, а Гитлер упредил его, хотя весь мир знает, что мы ни на кого не нападаем. Это Гитлер, нарушив договор, вероломно, без предупреждения напал на нас!.. — торжественно, как с трибуны, произнес Саша.

— То, что Гитлер первым нанес нам удар, это бесспорный факт. Но почему он это сделал и кто первым нарушил пакт о дружбе?.. Вы когда-нибудь пытались в этом разобраться самостоятельно? Представьте себе: двое соперников — один замахнулся дубиной, чтобы ударить, а второй опередил его. Кто же из них зачинщик?.. Кстати, о гневных откликах ваших ветеранов... Вот письмо, тоже ветерана войны, действительного участника тех событий. Прочтите, а копию можете взять с собой для товарища Крючкова и ваших разгневанных ветеранов... (текст письма привожу с незначительными сокращениями).