Синдром удава - [114]

Он показал нам еще несколько номеров, и все они были за пределами физических возможностей обычного, даже очень сильного человека. После Абрамова, это второй феномен на моей памяти.

Помимо нечастых кинокартин или выступлений лагерной самодеятельности, мы иногда удостаивались «чести» прослушать речь самого начальника лагеря. Майор имел склонность к публичным выступлениям на международную тематику. И хотя он не утруждал себя образованием и обычно нес с трибуны околесицу, но именно поэтому его охотно слушали. Какая бы международная ситуация им не затрагивалась, он обязательно обрушивался на югославского маршала Тито, бывшего в ту пору в немилости у Отца всех народов товарища Сталина. Эта тема была коньком нашего начлага. Узнав из газет, что руководство Югославии именовалось не иначе как «кликой предателей», он негодуя произносил: «Презренный клика Титов как бешенный пес порвал ржавые цепи. Он не захотел быть в нашем лагере (майор, видимо, имел в виду наш социалистический лагерь) и переметнулся в лагерь мирового амперализма...» Дальнейшая речь состояла из таких же выражений. При этом оратор широко использовал образные жесты и позы, не всегда пристойного характера, восполняя ими свой небогатый лексикон. Почему он был столь неравнодушен именно к маршалу Тито — осталось невыясненным. На фронте он не был и всю войну прослужил в системе ГУЛАГа. Впрочем, по отношению к заключенным наш майор был не худшим. Были в этой системе начальники и другого склада. По их приказу, провинившихся, особенно тех, кто пытался бежать, отдавали на растерзание овчаркам. И даже вохровцы не могли без содрогания смотреть на истерзанные, окровавленные трупы. А если это случалось зимой, провинившихся поливали водой. Одежда на морозе быстро превращалась в ледяной панцирь, не давая обреченному упасть, и он умирал стоя. Ледяная статуя надежно примерзала к основанию-постаменту, образованному стекающей водой. Такой сталагмит с замерзшим трупом внутри мог долго оставаться в вертикальном положении на устрашение другим, не разлагаясь и не падая под напором жестоких ветров и пурги. Этот вид расправы был удобен гула-говцам еще и тем, что в таких случаях обходились без гробов. Их успешно заменял ледяной саркофаг. Так что пальма первенства в этом деле принадлежит не эсэсовцам, как иногда привыкли считать, а нашим гулаговцам. Такой способ расправы вряд ли пригоден в условиях мягкой маутхаузенской зимы. Наверное, и приоритет создания массовых концлагерей уже в начале тридцатых годов также принадлежит нам. И под документом подпись: В. И. Ульянов (Ленин). Просто у фашистов, перенявших наш опыт, все это было организовано уже на более «высоком» уровне, с крематориями, газовыми камерами, научными медицинскими экспериментами на узниках и утилизацией «отходов», начиная с зубных протезов, женских волос, человеческой кожи и кончая ночными горшками и оправами для очков от миллионов уничтоженных людей. Впрочем, если говорить о количестве уничтоженных, то и здесь мы были впереди.

Но, пожалуй, верхом лицемерия и ханжества гулаговцев была созданная ими видимость соблюдения нравственности среди заключенных. Ни в коем случае не допускалась и строго каралась связь между мужчиной и женщиной. За долгие годы заключения у многих полностью атрофировалось влечение к противоположному полу. Даже если удавалось выжить и вернуться в свою семью, эти люди уже не способны были к восстановлению прежних супружеских отношений. После отбытия срока наказания и искупления несуществующей вины, они до конца дней своих оказывались под гнетом нового наказания, и ни какая амнистия или реабилитация не в состоянии была снять этот гнет.

Известно, что рабовладельцы Древнего Рима относились более гуманно к своим рабам. Они не лишали их общения с женщинами.

Сами же гулаговцы использовали заключенных женщин для удовлетворения своей похоти и ублажения высокого начальства. При этом жертвами оказывались наиболее скромные, красивые и чистые душой узницы. Их согласия никогда не испрашивалось. Отказ был страшнее смерти.

41. Горных дел мастер

По завершении программы курсов, нас повезли под конвоем на экзамены в шахтоуправление. Комиссия очень придирчиво проверяла степень нашей подготовленности. Всем, кто выдержал экзамен, присвоили звание «горный мастер» и выдали удостоверения с печатью и оценками. В моем удостоверении, которое удалось сохранить, по всем предметам — «пятерки». Меня назначили мастером проходческого участка. На работу и с работы водили под конвоем. В шахте мы облачались во влажную, не просохшую от пота и сырости, черную от угольной пыли спецовку, брали аккумуляторы с фонариком, прикрепленным к каске, и шли в забой. В отличие от донецких шахт, на которых мне довелось работать, здесь не было вертикальных стволов, через которые шахтеры попадают в забой, а оттуда, «на-гора», по ним поднимают добытый уголь. Здесь — дыра в горе. Это вход в шахту, а далее тоннель, ведущий в забои. Уголь в этой шахте добывали буровзрывным способом, — «отпалкой». Здесь вместо отбойных молотков или врубовых машин применялись длинные двухметровые сверла. С их помощью в угольном пласте бурились шпуры — глубокие гнезда, в шпуры закладывалась взрывчатка — патроны аммонита, с запалами, соединенными электропроводами со взрывной машинкой. Подрывник поворачивал рукоятку, раздавался взрыв. Подрывниками в шахте работали только вольнонаемные, зекам не доверяли. Вырванный взрывом уголь грузили в вагонетки и электровозом доставляли на-гора.