Синдром подводника. Т. 2 - [17]

— У Баграмяна вечно голова болит.

Как я полагаю, намек был на то, что голове интенданта атомного подводного стратегического ракетоносца всегда найдется, от чего болеть.

Прошли годы, и для уроженца Баку, армянина по национальности Михаила Михайловича Баграмяна белорусская столица стала второй родиной.

«20.01.1979 г., московское время 05¹⁰

Охотское море

… если планы не поменяются, то в марте у нас профотдых, а в апреле — отпуск. Но если признаться, то эти сроки еще не единожды переменятся, так что от судьбы-злодейки можно ждать чего угодно.

Сейчас читаю на вахте Юрия Соловьева, а в каюте П. Загребельного «Разгон».

Профотдых — после автономного плавания экипажу атомной подводной лодки полагался не то профессиональный, не то профилактический отпуск, в зависимости от количества дней нахождения в море. После первой автономки он у нас составлял двадцать суток.

Профотдых — предпоходовый, межпоходовый, послепоходовый, после смены с боевого дежурства. Организуется в домах, базах отдыха, на госпитальных судах, а также на кораблях при войсковых частях.

Личному составу подводных лодок перед выходом на боевую службу 20 суток и более — предпоходовый отдых 3 суток предоставляется за 10 суток до выхода в море:

10 суток — за 30 суток похода;

15 суток — за 45 суток похода;

20 суток — за 60 суток похода;

24 суток — за 90 суток похода.

Офицерам, сопровождающим личный состав, на профотдых предоставляется послепоходовый отдых продолжительностью 50% установленной нормы.

На путь следования выдаются воинские перевозочные документы.

Офицеры, мичманы в межпоходовом отдыхе отдыхают в доме отдыха Тихоокеанского флота «Паратунка».

«Паратунка» — прекрасный курорт в Долине гейзеров на Камчатке. Уникальное по красоте и целебности место!

«23.01.1979 г., московское время 19¹⁰

Охотское море

… по моей вине моему товарищу Шуре (Хомченко) прищемило пальцы, сильно, даже раздробило кость. Кто присутствовал, тот испытал неприятные минуты».

К сожалению, подробностей не помню, но что было — то было. В отсеках, напичканных большим количеством железа, получение травмы не редкость, скорее, рядовое событие. Например, в нашем отсеке верхнюю и нижнюю палубу разделял лоток торпедопогрузочного устройства (ТПУ). При погрузке-выгрузке торпедного боезапаса лоток устанавливался в положение сорока градусов наклона. В обычном состоянии этот лоток для верхнего помещения был палубой, а для нижнего — подволоком (потолком). Со стороны нижней палубы лоток имел гидромотор, который настолько неуместно торчал, что самая крайняя его часть — сливная гайка-пробка — была отшлифована… головами бедных подводников. К процессу шлифования подводники отнеслись очень ответственно, а некоторые даже фанатично. Так, однажды на этой злополучной гайке я обнаружил фрагмент вживую содранного скальпа вместе с волосами.

А на другом ракетоносце «К-421» проекта 667БД, что на Северном флоте, мичман Николай Архипов, ростом два метра, зимой и летом ходил на корабле в шапке-ушанке. Не потому что было холодно, а потому что ему было больно ударяться о выступающие внутри прочного корпуса железяки. Ведь подводникам не выдают специальных шлемов, как например танкистам.

«24.01.1979 г., московское время 04⁰⁰

Охотское море

Сегодня прошло ровно полгода с того момента как мы познакомились. Сейчас вспоминается тот день. Утром я поднялся, собрался, меня провожала мама. В минском аэропорту встретил Наташу (сестру Петра Калинина) с детьми, Игорем (мужем Наташи) и тетей Светой (мамой Наташи). Своим рейсом мы улететь не смогли — когда заняли места, вдруг объявили, что самолет, ввиду неисправности, лететь не может. И мы вынуждены были выйти и ждать решения своего вопроса. В здании аэропорта родители нас встречали, как будто мы уже вернулись с юга. Все пассажиры нашего самолета «рассосались» по другим рейсам, остались только люди с детьми. Когда и мы заняли места в другом самолете, то обнаружилось, что нас осталось не более двадцати человек.

Наконец мы в Симферополе. Здесь нас должна была встретить Смирнова (Лена), однако мы ее не нашли (она не встретила нас из-за задержки рейса). Взяли билеты на троллейбус и поехали. В Алуште нам также ничего не знакомо, как и в Симферополе. Я наугад вышел к морвокзалу — кое-как уехали из Алушты. И вот мы в Рыбачьем.

С величайшим трудом мы нашли себе пристанище. Я остался с детьми и чемоданами у хозяйственного магазина, а Наташа пошла искать жилье, однако это у нее не получилось. Мимо магазина проходил мужчина с собутыльниками, увидев нас и войдя в наше бедственное положение, предложил жилье в своем доме. Устроившись, в тот же день я решил пойти на поиски Смирновой и заодно осмотреться на местности. Пошел в сторону моря, к бухте Любви. Дойдя до небольшой бухточки (у горы, с которой отец Онуфрий бросался камнями), решил вернуться обратно. Шел не вдоль берега, а по тропинке, лежащей ближе к дороге. Мне показалось, в ней было что-то знакомое. Дойдя до Смирновой и остановившись возле нее, посмел вмешаться в ее оживленный разговор с незнакомыми парнями. Уже не помню, что она мне говорила, но вид у нее был глубоко ошеломленный, глаза стали квадратными. Схватив меня «за жабры», потащила в поселок, к вашей девичьей обители. Там она забежала в дом и вернулась вместе с тобой. Первых слов не помню, помню только, как мы пожали друг другу руки (ты была в халате, косынке и шлепанцах). И тут кто-то предложил прогуляться. Мы забрели (кстати, уже вечерело) на территорию строящегося пансионата, где устроились на отдых и травили анекдоты. Лидировала в этом виде единоборства, разумеется, ты. Как расходились, не помню.