Синдром Гучкова - [2]

Шрифт
Интервал

Со своими говорить о том, как переориентироваться на деловые контакты с нэпом, не стал — бесполезно.

…Впрочем, в свое время с интересом присматривался к лагерям сменовеховцев и "евразийцев" Врангеля. Они были единственными, кто оценил поворот Кремля к Делу, когда Ленин провозгласил новую экономическую политику, признал капитал (не как объект уничтожения, но, наоборот, как реальность, включенную в систему восстановления России из разрухи), разрешил концессии, пустив в страну иностранцев, более того, он дал льготы справному мужику, надежде и опоре державы, и вернулся к теории Рынка — единственно возможному регулятору экономики; декретами страну не накормишь и не оденешь, утопия.

Решил было войти с ними в блок, придумал даже название новой организации "ДР", "Демократический реформизм", но, как обычно, вскорости случилось то, что отличало все либеральные начинания, — свары, интриги, подсиживания, доносы в эмигрантской прессе, оскорбления, неуемные шараханья из стороны в сторону.

…В Берлине его и застало известие, поданное в правых националистических русских изданиях под громадными шапками (впрочем, и в милюковских, казалось бы объективных, печатали так же), о том, что Кремль изгнал из правящей клики ультрарадикальную еврейскую группу ЦК во главе с Троцким, Зиновьевым и Каменевым. Главные виновники русской трагедии, надменные "конструкторы" бунта, они действовали на деньги германского генерального штаба. Тогда им удалось обмануть доверчивый народ, теперь наконец все поняли, кто есть кто, пришло время постепенной реформации, ибо к лидерству пришли русские— Бухарин, Рыков и Калинин; впрочем, шовинисты Маркова-второго завели свою известную песню: "Бухарин на самом деле Торсун, бухарский еврей, отсюда и псевдоним"; они же утверждали, что и Джугашвили-Сталин иудейского племени, ибо все "швили" — евреи, детям известно.


…Именно тогда в отель к нему и позвонил генерал Бискупский, предложил "попить чайку"; Гучков знал ему цену — всегда рвался к камарилье Романовых; тем не менее, ощущая какой-то внутренний нервный подъем, согласился, пригласив к себе в "Адлон" (в Берлин наезжал часто, но лишь по делам, связанным с банковскими операциями, от политики отошел).

Бискупский приехал раньше назначенного времени, ждал в вестибюле, чуть не бросился лобызаться, хотя встречались всего раза два, знакомы были шапочно.

В кафе, когда принесли два стакана с "липтоном", Бискупский рассмеялся:

— Не зря, ох не зря про вас говорят, что чураетесь истинно русского, Александр Иванович! Хоть братец ваш держал чайную торговлю в Москве, но ведь норовил заморский товар продать! Про наш, отечественный, не думал, а он поароматнее любого аглицкого… Я-то полагал-с, что пойдем в русскую чайную, Кузнецов держит, чудо что за чай, самоварчик бы принес, а не скупердяйно-европейские стакашки, экономисты сратые! Тут недалеко, через Ост-Банхоф, по набережной, возле "Цоо”, неужели не посещали?!

— Не последний раз видимся, — сухо ответил Гучков, — успеем еще…

Бискупский рассыпался мелким смешком, начал расспрашивать про семью, да что супруга, в здравии ли домочадцы, как дела, — сразу же пахнуло манерами агентуры охранки: те тоже начинали издалека, стелились мягкой соломкою, больше всего говорили поначалу о здоровье семьи, к делу переходили постепенно, как бы между прочим.

— Я связан временем, Василий Васильевич, — заметил Гучков, не ответив на бисерные вопросы генерала, — ваш звонок был неожиданным для меня… Программа расписана по часам, не взыщите… Так что, извольте к делу, вы ж ко мне по делу пришли?

— Ах, европеец, европеец. — Бискупский снова забисерил смехом, но глаза зло сузились. — Ладно, Александр Иванович, коли вы такой занятой человек, то я лишь вкратце изложу-с то, что, полагаю, небезразлично вам… Последние события в Москве вызвали необычайный подъем среди под-вижников нашей идеи: лишь Соборная и Державная Русь может принести порядок в этот мир, свернувший с ума. Мы протягиваем вам руку дружества, предлагая разработку проекта — совместно с национал-социалистами — выступления против большевизма, ослабленного расколом, ибо Кремль теперь лишен наиболее опасного жидо-масонского детонатора.

Гучков пожал плечами:

— Не переоценивайте их силу, генерал. Зимний громили русские мужики.

— Верно! Не спорю! Но лозунги-с кто им в головы вбивал?

— Не считайте русский народ дураком, которого можно на лозунге взять, — устало возразил Гучков. — На лозунге "берут" дураков, а я таковым свой народ не считаю.

— Да ведь мы по-детски доверчивы, Александр Иванович!

— Значит, по-вашему, нация лишена разумного начала? Свойства к анализу? Возможности изучать ситуацию? Побойтесь бога, генерал! Нельзя с таким презрением относиться к великому народу, право.

— Считаете, что Октябрь был угоден не мировому Сиону, а нам, русским?

— Увы… Мы ж все обещали, обещали, обещали… А дали что? Кукиш дали! Речи произносили, собою любовалися, собственными персонами упивались… Вот он и поднялся медведем, потому как большевики с эсерами посулили им землю отдать и фабрики… Вы мужика и так и эдак пужали поляками, жидами и финнами, а хлеб-то ему русский царь не давал, русский премьер, русский министр…


Еще от автора Юлиан Семенов
Противостояние

Повесть «Противостояние» Ю. С. Семенова объединяет с предыдущими повестями «Петровка, 38» и «Огарева, 6» один герой — полковник Костенко. Это остросюжетное детективное произведение рассказывает об ответственной и мужественной работе советской милиции, связанной с разоблачением и поимкой, рецидивиста и убийцы, бывшего власовца Николая Кротова.


Семнадцать мгновений весны

В романе заслуженного деятеля искусств, лауреата Государственной премии РСФСР Юлиана Семенова, разоблачаются попытки сговора нацистских главарей с наиболее агрессивной частью военно-промышленного комплекса США в период второй мировой войны. Роман построен на документальной основе. Главный герой романа – дзержинец-интернационалист М. М. Исаев (Штирлиц).


Приказано выжить

Приказано выжить — единственный приказ, которого нет в уставах. Однако жизнь, купленная ценою бесчестия, не жизнь — это для разведчика закон совести.Весна 1945 года. Дни Третьего рейха сочтены. Советский разведчик полковник Исаев по распоряжению Центра вновь возвращается в Берлин. Исаев блестяще справляется с заданием, но — такова уж судьба у разведчиков — внезапный арест, побег, тяжелейшее ранение и вынужденный переезд в Италию, а затем в Испанию на долгие месяцы разделяют его с Родиной-победительницей, с триумфом Победы своих соотечественников.


Отчаяние

После удачного завершения операции по разоблачению нацистских преступников, окопавшихся в Аргентине, Штирлиц возвращается в Москву. Однако на Родине его ждут не награды, а новые испытания. Шантаж, интриги и ненависть — вот с чем сталкивается он в кремлевских коридорах. В этой изматывающей игре со смертью непросто отличить своих от чужих, и только выдержка и профессионализм настоящего разведчика помогают Штирлицу высвободиться из смертельных сетей спецслужб.


Третья карта

Июнь 1941 года. До вторжения Германии в СССР остались считанные дни. Опасаясь чрезмерного возвышения не знающей поражений германской армии, Гиммлер через руководителя политической разведки Шелленберга начинает операцию по дискредитации Вермахта. Разменной картой в этом деле должна стать Организация Украинских Националистов Бандеры (ОУН-Б), которые считают, что с приходом в Украину гитлеровцев можно будет провозгласить независимое украинское государство. Непосредственное осуществление акции поручено Штирлицу и он (уж поверьте) приложит все усилия чтобы СС и Вермахт перегрызлись друг с другом.


Тайна Кутузовского проспекта

Кто он — палач, убивший декабрьским днем 1981 года народную любимицу, замечательную актрису Зою Федорову? Спустя годы после рокового выстрела полковник Костенко выходит на его след. Палач «вычислен», и, как это часто бывает, правосудие оказалось бессильно. Но не таков Костенко, чтобы оставить преступника безнаказанным…


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.


Смерть Петра

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Научный комментарий

Через тридцать минут после того, как Маяковского не стало, текст его предсмертного письма был распечатан в нескольких экземплярах. Он звучит так:"Всем. В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте.Покойник этого ужасно не любил.Мама, сестры и товарищи, простите – это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет.Лиля – люби меня.Товарищ правительство, моя семья – это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская.Если ты устроишь им сносную жизнь – спасибо. Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся.Как говорят, инцидент исперчен, любовная лодка разбилась о быт.Я с жизнью в расчете, и не к чему перечень взаимных болей, бед и обид.Счастливо оставаться.


Гибель Столыпина

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Псевдоним

Драматическая судьба американского новеллиста О. Генри служит иллюстрацией обстановки Америки 1880-х годов, времени спекулятивного ажиотажа и начала активной империалистической внешней политики США. Повесть «Псевдоним» (версия судьбы О.Генри) наполнена социально-критическим пафосом.