Синдром Годзиллы - [15]

«Да, я знаю. Но, мм-м…»

«Даниэль?»

Отец сидит на диване у себя в кабинете. Обращаясь ко мне, он отрывает взгляд от журнала, который читает.

«Я перезвоню», — говорю я в телефон и нажимаю клавишу «Конец вызова». Я стою в дверном проеме и стараюсь улыбаться.

«Даниэль, у тебя все в порядке?»

Отец снимает очки и окончательно отрывается от своего чтения; у него расстегивается пижама на груди. Складка озабоченности морщит его лоб.

«Ты плакал?»

«Нет».

«Не говори неправду».

«Да, так, ерунда, — говорю я, — это из-за книжки».

«Какой еще книжки?»

«Превращение».

«Ничего себе, ерунда!»

«Ты читал?»

«Я не такой уж и неотесанный, как кажется, — вздыхает он. — Ну, и что же в этой книжке заставило тебя плакать? Ты боишься превратиться в таракана?»

«Это несправедливо, это очень жестоко. Он не виноват, что для него так вдруг все изменилось, в одночасье».

«Я знаю, — вздыхает отец. — Смерть производит приблизительно один и тот же эффект на все живое. Наша ли смерть, человеческая, или любых других живых существ. Мы проходили этот текст в лицее, как раз в твоем возрасте. Только у нашего преподавателя литературы была своя теория, он считал, что «Превращение» это книга о природе человеческого траура. Он говорил: «Обратите внимание, что в финале повествования вся семья главного персонажа и рассказчика обретает, наконец, счастье и долгожданный покой. Это происходит потому, что они изжили свой траур, до конца выполнили свою траурную миссию». Суть борьбы между главным героем и его семьей, заключается в том, чтобы обрести, наконец, забвение. Ему надо забыть людей. Ему приходится это сделать, он вынужден так поступить. Другого выхода у него нет. Понимаешь?»

«Нет».

«Мне самому этот вопрос очень долго не давал покоя. Видишь ли (тут отец вытирает очки и делает паузу, видимо, подбирая слова), на определенном витке моей жизни я столкнулся с этой проблемой лицом к лицу. Я вынужден был решать ее. Ответить на этот вопрос поступком. Каким-то действием. Я должен был умереть. По крайней мере, для других. Мне пришлось научиться оставлять близких мне людей жить без моей помощи и без моего постоянного контроля. И однажды мне попалась любопытная статья по этому поводу. Она была написана очень жестко и откровенно. Это было жестоко, но я прочел ее вовремя».

«Во время?..»

Отец отрицательно покачивает головой. «Тогда же я потерял эту книгу, — продолжает он. — Должно быть, это был знак. Знак свыше. Если бы мне тогда удалось разыскать книгу опять, кто знает, как бы оно повернулось, но, видишь, я вовремя потерял ее, я мог потерять ее где угодно, в парке, на случайной скамейке, совершенно нечаянно».

Закончив, он пристально смотрит мне в глаза.

«О’кей, — говорю я, — кажется, я понял».

Я сморкаюсь и прячусь в носовой платок. Мне кажется, что лицо отца отдаляется от меня, но он продолжает пристально наблюдать за мной, только делает это теперь как-то свысока. Я снова прохожу через коридор и тихо прикрываю за собой дверь своей комнаты.

«Если у тебя какие-то проблемы, — кричит отец мне вдогонку, — мы всегда можем поговорить об этом! Я всегда рядом, ты слышишь?»

У меня нет никаких проблем.

Я захожу в комнату и сажусь к себе на постель, я сижу, обняв колени и уронив на них голову. Я погружаюсь в глубь самого себя, и мои мысли, как вспугнутые светлячки, в панике кружатся вокруг смутного сияния, окутанного серым туманом, в глубине какого-то таинственного грота.

Я стою на пороге. Что-то во мне должно вот-вот поддаться.

Я приподнимаю одеяло, ныряю в постель и с головой проваливаюсь в свой сон.

Воскресенье here again

Сегодня вечером отца нет дома. Он не вернулся ночевать. Утром он сказал, что уходит на конференцию по глубоководным рыбам. Обитателям морских бездн. Он повязал новый галстук. И побрызгался одеколоном.

Сегодняшний вечер принадлежит нам. Мы бредем по океанскому пляжу вместе с Годзиллой. А то, что разворачивается на наших глазах, это не просто заход солнца, это агония, катастрофа, кораблекрушение. Истекающий кровью диск сдается без сопротивления, океан заглатывает его, как людоед положенную добычу, из-под его клыков брызжут фонтаны пурпурной солнечной крови и золотистая сукровица последних лучей. Я зажмуриваю глаза, совершенно ошеломленный небывалым зрелищем, мы берем в руки снятую обувь и подходим к воде.

Годзилла садится на песок у стены волнореза. Я подхожу ближе к кромке воды. Леденящие волны кусают меня за босые ноги, холодная зимняя пена обжигает мои щиколотки, я наклоняюсь и трогаю темную воду.

Вот это вечер. Настоящий вечер.

У меня в кармане звонит телефон. Я достаю его, смотрю на дисплей: скрытый вызов, номер не определяется. Я отвечаю на вызов.

«Да, привет. Да, я знаю. Я готов».

Я выключаю мобильник и бросаю его как можно дальше, насколько хватает сил. Телефон падает бесшумно, исчезает где-то в пространстве.

Стоп-кадр.

Волны, ямы, водовороты, пылающие отсветы на воде — океанское тело, напоенное солнцем, борется из последних сил, но тень мрака надвигается неумолимо, цепляется за песок, наступает и, ощутив под собой твердую почву, утверждает свое господство.

Я выхожу из воды и возвращаюсь к Годзилле.