Синдром Джека-потрошителя - [44]

– Как-нибудь обойдусь. Ты лучше скажи, что за второй шанс, что это вообще значит?

– Что после того тройного убийства его поймали. Кеннет потащил с собой друга и заставил его участвовать в изнасиловании. Хотя «заставил» – это по версии друга, прозвучавшей на суде. Как оно было на самом деле, знала только жертва, а она уже никому ничего не могла рассказать. Но одно ясно наверняка: друг этот не отличался природой зверя. Он был человеком, трусливым, подлым, бесхребетным, но человеком. Зверем можно только родиться, и это было главным и единственным различием между Кеннетом и его сообщником. Сообщник почти сразу во всем сознался, обоих судили, Кеннета Макдаффа приговорили к смертной казни – трижды.

Леон кое-что знал об американской судебной системе, так что шокирован он не был. Он знал, что такие приговоры, как три судебные казни или три пожизненных срока, только на первый взгляд кажутся нелепыми и нелогичными. Зачем три пожизненных на одну жизнь? На практике же это значительно снижает шансы того, что заключенный обжалует приговор.

Добиться смягчения кары после одной назначенной смертной казни еще можно, но после трех…

– Как он выкрутился?

– Хорошие адвокаты и человеческая глупость, – вздохнула Анна. – Сначала они добились смены приговора на одно пожизненное. Кеннет отсидел за тройное убийство и изнасилование с особой жестокостью двадцать три года, потом вышел по условно-досрочному. Его адвокаты смогли убедить комиссию присяжных, что мальчик ни в чем не виноват, он сбился с пути по неопытности, они старательно валили все на сообщника, и присяжные им поверили. Они сочли, что Кеннет еще слишком молод, чтобы всю жизнь куковать за решеткой, что он еще может быть полезен обществу. Его судили, как судят обычного убийцу, способного на раскаяние. Он сел озлобленным щенком, а вышел уже волком, еще сильным, еще не старым, и почти сразу начал убивать. То, что могло закончиться на трех жертвах, превратилось в кровавую дорогу, точное количество трупов, которые оставил за собой Макдафф, не удалось определить до сих пор, но их было не меньше девяти. А скорее всего, намного больше. Он убивал в основном проституток – один из многих примеров в истории, о чем я тебе и говорила раньше. Особую жестокость он проявлял к тем, кто пытался сражаться за свою жизнь. Он не раз привлекал внимание полиции, но откупался, потом переехал в другой штат, сменил имя – он делал все, чтобы остаться на свободе, он не собирался раскаиваться и сдаваться. Его поймали благодаря розыску через телевидение и наконец казнили. Но его последние слова – это не покаяние. Это просто показатель того, что он знал свою суть, может, даже тяготился ею, однако не слишком.

– Откуда ты знаешь, что не слишком?

– Есть маньяки, которые постоянно поддразнивают полицию, подкидывают улики, делают намеки, в глубине души они хотят быть пойманными. А Макдафф заметал следы и убивал все больше, все чаще. Из-за таких, как он, миру нужны такие, как я. Те, кто может объяснить присяжным, что «послужить обществу» у этих людей не получится. Это не их общество, не их мир, у них свои правила. И «Я готов к освобождению» Макдаффа – это не свобода от грехов, а свобода от заточения, пусть и такая.

Теперь даже цинизма и язвительности было недостаточно, не верить ей уже не получалось. Леон не столько понимал, сколько чувствовал: она действительно знает, о чем говорит. Наверняка у нее были свои причины принять такую жизнь, и в своем выборе она не сомневалась. Анна Солари не была ни охотницей, ни укротителем. Она была зоологом, который умело определял, кто перед ним.

Неожиданно Леон подумал, что она, возможно, – как раз тот человек, которого он давно искал. Леон привык хранить тайны в себе, особенно главную из них. Он не нуждался в доверенных лицах и исповедниках, он просто не видел смысла бросать слова на ветер. К чему пустая болтовня? Говори о проблеме, чтобы решить проблему – а решить его проблему никто не мог.

По крайней мере, до сегодняшнего дня. Что, если она сможет? Она даст ему ответ, которого не было ни у Сергея Пыреева, ни у Димы, ни у кого-либо еще. Возможно, у Анны ответа тоже не было, однако Леон чувствовал, что он хочет все рассказать ей и задать вопрос. Он, впервые за много лет, был готов к этому.

– Анна, я… – начал он, а продолжить не смог.

Его отвлекла резкая громкая трель, разлетевшаяся по дому. На тревогу она была не похожа, прозвучала и затихла, но Анна все равно приподнялась на локтях и нахмурилась.

– Похоже, у нас гости.

– Что?..

Она подняла смартфон, лежавший на полу рядом с ней, просмотрела что-то на экране и пояснила:

– На дорогу, ведущую к моему дому, только что свернула машина.

Вот теперь Леон понял – его это не шокировало, он мгновенно догадался, что там, среди густой листвы, установлены датчики, и наверняка с камерами. Но кому бы это пришло в голову на старой, покрытой ямами и выбоинами дороге? Кто бы стал искать эти камеры? А если бы и стал, то вряд ли нашел бы.

Что ж, это объясняло львиную долю той показной беззащитности, с которой встречала его Анна – незапертые ворота, открытые двери… По этой дороге нельзя проехать слишком быстро, это равносильно самоубийству, и даже лучший водитель на внедорожнике потратит на нее минут пять-семь, а чаще – намного больше. Это давало Анне нужное время, чтобы подготовиться ко всему.