Синдикат - [114]

Я свернул к церкви и, проехав переулок, выехал прямо на зады особняка Ронги. Дорога была извилистой, и мой пассажир мотался из стороны в сторону. Наконец я увидел старомодный фонарь над боковой дверью.

Я подъехал к дому, но мотор не заглушил. Передо мной были три крыльца, соединенные между собой лестницей, под которой стояли баки с отходами. Я сидел и ждал, что будет дальше.

На среднем крыльце появились две фигуры: двое мужчин в рубашках с закатанными рукавами и распущенными галстуками, без пиджаков и шляп. Оба со «стволами». Перегнувшись через крыльцо, они оценивали ситуацию.

Выключив фары, я приоткрыл дверцу и встал на подножке: если бы я открыл дверцу пошире, то ударился бы в стену соседнего здания – настолько узким был проезд.

– Вы, наверняка, слышали обо мне, парни. Я – Геллер.

Они переглянулись. Один из них показался мне знакомым – маленький, темноволосый человечек с сигаретой в зубах.

Луи Кампанья, «Нью-йоркский Малыш», сказал:

– Какого черта ты здесь делаешь, Геллер?

– Это не моя идея, – ответил я. – Вот этот парень сказал, что я должен доставить его сюда.

Кампанья обменялся взглядом с другим – толстым, темноволосым, со сросшимися бровями над круглыми черными глазами. Кампанья, его сигарета и ствол уставились на меня:

– Какой парень?

– Я не знаю, как его зовут. Он ранен. Сказал, что работает на Нитти и приказал привезти его сюда.

– Убирай его отсюда к черту, – посоветовал мне Кампанья.

– У него пушка, – ответил я. Кампанья и толстяк отступили, но не ушли, все еще вглядываясь.

– Думаю, он в отключке – сообщил я. – Дайте мне передохнуть и забирайте свое добро!

Кампанья не спеша сошел по деревянным ступеням. Он явно мне не доверял и, не опуская револьвера, прилип к окну, у которого сидел блондин. Я тоже держал в руке пушку, между нами была машина. Надо мной, следя за происходящим, нависал вооруженный толстяк.

– Господи, – заглянув в окно, пробормотал Кампанья. – Похоже, мертвец.

– Может быть, – сказал я. – Его подстрелили.

– Какого ж ты тащился с ним сюда, тупой ублюдок?

– У него была волына. Ввалился ко мне в офис, кровь хлещет, сказал, что его подстрелили, и я должен его отвезти. Я сделал, что велели. Вы его знаете, верно?

– Ну да, знаю. Впрочем... Двигай-ка отсюда.

– На хрена мне это надо? Это твой жмурик.

Кампанья уставился на меня. Я постарался принять извиняющийся вид.

– Давай, принимай груз. Гляди, машина эта его. Можешь толкнуть ее кому-нибудь. А я возьму такси.

– Ладно уж, дерьмо собачье. Фатсо!

Фатсо слетел со ступенек колесом.

Кампанья засунул пушку за пояс.

– Катись куда-нибудь подальше. Геллер, там и воняй. – Он бросил на меня взгляд, не суливший ничего хорошего.

Фатсо тоже убрал оружие и спросил у Кампаньи, что делать. Я же выключил мотор и, обойдя машину спереди приложил револьвером Кампанью по затылку так, что он рухнул, как полено. Фатсо разинул рот и вцепился в кобуру у пояса, но взглянув мне в лицо и увидев мою улыбку а я как бы улыбался, решил воздержаться от лишних телодвижений.

У Кампаньи выступила кровь на затылке и около уха – похоже, он серьезно отключился.

Наставив на Фатсо пушку с глушителем, я выдернул револьвер из-за пояса Кампаньи, разрядил, высыпав патроны на дорожку, отбросил его подальше, а затем проделал то же самое с револьвером Фатсо.

Потом театральным шепотом приказал:

– Свяжи ему сзади руки его галстуком.

Он сделал, что сказали. Злобно пыхтя, но сделал.

– Кто там наверху? – спросил я, опять же шепотом.

– Кого вы имеете в виду? – сказал он вполголоса, оглянувшись на меня, и, так как он старался, линия бровей поднялась на лбу почти до волос.

Я упер в него ствол:

– Ты знаешь, о ком я спрашиваю.

– Только Нитти.

– Больше никого?

– Один в комнате над аптекой. Он просто сидит на телефоне.

– Кто еще?

– Двое в квартире наверху; они через день меняются. Сейчас спят.

– И?

– Люди в доме, в основном, близкие или друзья. Дом-то мистера Ронги. Телохранителей больше нет.

– А где сейчас Ронга?

– В Джефферсон-парке, в больнице!

– А когда он вернется?

– Утром. Он всю ночь дежурит.

– А жена Нитти?

– Миссис Нитти с матерью во Флориде.

– Не врешь?

– Правду говорю!

– Если наврал, я твои кишки по всей дорожке размотаю.

– Если доживешь до этого.

– Будем надеяться.

– Я говорю правду. Геллер.

Руки Кампаньи были крепко стянуты галстуком, он тяжело дышал, но все еще был отсюда далеко.

– Что теперь? – спросил толстяк.

– Поворачивайся, – приказал я.

Он вздохнул и, тряхнув головой, послушался. Я двинул ему по затылку, и его туша с грохотом приземлилась на баки с мусором. А я просто стоял и ждал, что кто-нибудь сейчас высунется на крыльцо и глянет вниз. Дерьмовое ожидание.

Но никто не высунулся.

* * *

Галстуком Фатсо я связал ему руки за спиной и заглянул в один из мусорных баков. Нашел отличное грязное посудное полотенце, обгоревшее по краю. Я разорвал его надвое, скатал и заткнул им рты находившихся без сознания. Потом связал им шнурки на ботинках, а затем взвалил толстяка на Кампанью. Это должно было разозлить Малыша побольше, чем то, что я его оглушил.

«Детские игры», – сказал я про себя, подумав о шнурках. Играю в детские игры... Я оглядел машину, за ветровым стеклом виднелся склонившийся на одну сторону блондин, глаза его все еще были приоткрыты.