Синай и Палестина. Из путевых заметок 1865 года - [18]
Город разделен на четыре квартала: квартал франков, на северо-западе, где находятся важнейшие монастыри, храм Гроба Господня, консульские дома, английская церковь; арм янский, на юго-западе, где расположен обширный армянский монастырь, на одной из сионских возвышенностей; мусульманский, на северо-востоке; здесь находятся: серай, резиденция паши и знаменитая Омарова мечеть; еврейский, на юго-востоке, на склоне Сионской горы, в древней Тиропеонской долине. Это темная и зловонная клоака, обитаемая евреями, живущими в домах, сбитых из грязи.
Первое, что меня интересовало в Иерусалиме, – это, разумеется, храм Гроба Господня. Выйдя из калитки русских зданий на другое утро по приезде, я увидел налево небольшую каменную пристройку. Это были мелочные лавки с необходимыми для русских поклонников припасами. Толпа ярко одетых восточных женщин спускалась куда-то в Гинномскую долину, направо. Несколько турецких солдат торчали невдалеке от русских зданий. По дороге, несколько наклонной к городу, сидели прокаженные. С ужасом увидел я их изъеденные болезнью сине-багровые лица, местами как бы покрытые мукою, и руки с искривленными паршивыми пальцами и вовсе без пальцев, отпавших от действия болезненного яда. Покрытые грязными обрывками одежды, несчастные отвратительно сиплым шепотом умоляли о помощи… Я чувствовал какой-то невольный страх возможности прикосновения к ним и бросил им издали несколько медных монет…
Немного далее, влево, расположены грязные кофейные для простого народа. Несколько верблюдов лежали против них, задумчиво отвесив свою длинную нижнюю губу. Около толпился всякий народ: греческие монахи, русские бабы с вязанками зеленого луку под мышкой, монахини, греки, турки, католические патеры в капуцинах[34], солдаты, евреи с длинными пейсами, в меховых шапках, в грязных полосатых халатах, с разрезами по бокам, немного сгорбленные, подпершиеся руками в бедра… Вправо возвышалась Давидова башня, передо мною были Яффские ворота, устроенные также в небольшой башне, выдающейся из стен, окружающих город. Под воротами меня охватила легкая сырость, проникнутая запахом мясной лавки. Турецкие солдаты с ружьями сидели в проходе на завалинах.
Тотчас при входе в город представляется грязная площадка, заваленная всякого рода дрянью и остатками. Вправо, в некотором отдалении, видно здание английской церкви в готическом стиле, чистенькое, красивое, но совершенно не идущее к Иерусалиму по своей архитектуре. Прямо против меня была Давидова улица; по обе стороны ее расположены лавки; вправо, немного в стороне, крупная надпись обозначала лавку Лондонского Библейского Общества, влево – первая лавка под навесом принадлежит Шпитлеру (о котором говорено было выше), с вывешенными на дверях планами и видами Иерусалима. Далее, по обеим сторонам, идут лавки с разными разностями. Несколько английских и немецких надписей обличали европейских хозяев.
Оживления большого незаметно. Медленно ползет, переваливаясь с боку на бок, старушка странница; бойко пройдет, заломив клобук набекрень, греческий монах; красивый брюнет англичанин, в пиджаке и крохотной шляпе, с красным гидом под мышкой, старается что-то объяснить сопутствующему ему драгоману в красном фесе и широчайших светло-оливковых штанах; полунагие ребятишки валяются на куче сора; взрослые туземцы лениво копошатся там и сям, видимо без определенной цели. В лавках преимущественно бросаются в глаза: хлеб, апельсины, лук, четки, перламутровые образа…
Из Давидовой улицы путь к храму идет влево, по Христианской улице, откуда вправо, чрез небольшой проход в зданиях, поворачивает к самому храму. До десятка ступеней ведут на площадку. На лестнице сидят вифлеемские христиане в восточных костюмах, продающие свои изделия. «Хош каристы?.. Чабук тоже есть», – слышится на каждом шагу. Квадратная площадка, выстланная плитами, также вся занята этими торгашами. Между ними слоняются странники и странницы, греки, турки…
В левом углу возвышается полуразрушенная башня храма. Тотчас подле нее две большие полукруглые двери видны рядом на фасаде жалкого обваливающегося здания. Одни из них заделаны, другие служат единственным входом в храм и во все прилегающие к нему монастыри. Я вошел чрез маленькую калитку, в них устроенную.
На меня повеяло сыростью. Неприятный запах распространялся в храме. Сумрак увеличивал первое невыгодное впечатление. Кругом шум, ходьба, крик, точно на улице. Влево от дверей помещается широкая софа. Несколько грязных турков играют на ней в шашки и курят наргиле. Подле софы – жаровня с угольями.
Прямо против входа помещается каменная плита, на которой было покрыто благовониями тело Спасителя по смерти. Над нею устроен род балдахина и горят несколько лампад. Старик, русский странник, стоял перед ней на коленях и клал земные поклоны. Несколько других странников и странниц, наскоро приложившись к святыне, спешили возобновить прерванную беседу. Вправо отсюда восходят по лестнице на Голгофу, влево виден полусвет, колонны… Я направился влево и вышел в Ротонду храма, в средине которой возвышается часовня Гроба Господня. Тут сновал разный народ. У входа в часовню стоял греческий монах, тотчас же предложивший проводить меня ко Гробу; но я вовсе не желал этого; я не хотел пока развлекаться подробностями, не хотел, говоря прямее, дать остыть внезапному, необъяснимому ощущению, родившемуся во мне при мысли о близости святыни. Две поклонницы только что вышли из узкого и низкого входа в пещеру. На мое счастье, я очутился один…
