Символическая жизнь - [19]

Я надеюсь, что не давал вам какого-либо повода считать, будто я отдаю предпочтение какой-либо из функций. Доминирующая функция у того или иного индивида всегда наиболее дифференцирована, но таковой может быть любая из функций. У нас нет абсолютно никаких критериев, на основании которых можно было бы сказать, что та или другая функция сама по себе является наилучшей. Мы можем лишь отметить, что данный индивид лучше всего адаптируется с помощью своей дифференцированной функции и что в наибольшем небрежении при этом оказывается подчиненная функция. Сейчас есть люди, считающие высшей функцией интуицию.

Утонченные люди предпочитают интуицию – это первоклассно! Человек ощущающего типа всегда считает других людей ниже себя: он уверен, что им недостает реализма. Он единственный – подлинный реалист, а все остальные – фантазеры, далекие от реальности. Каждый считает, что его первичная функция – ведущая. В этом вопросе все мы склонны к удручающей слепоте. Для понимания подлинной порядковой связи функций в нашем сознании необходим строгий психологический критицизм. Многие люди считают, что мышление способно решить все мировые проблемы. Но на самом деле истину невозможно установить без участия всех четырех функций. Когда вы размышляете о мире, то осуществляете лишь одну четвертую часть того, что требуется; оставшиеся три четверти могут выступить против вас.

Доктор Эрик Б. Штраус:

Профессор Юнг сказал, что тест словесных ассоциаций является средством, с помощью которого можно изучать содержания личного бессознательного. В приведенных же им примерах были обнаружены содержания сознания пациента, а не его бессознательного. Разумеется, при желании отыскать бессознательный материал пришлось бы сделать дальнейший шаг и заняться поиском свободных ассоциаций в тех зонах, где наблюдались аномальные реакции. Я имею в виду ассоциации, связанные со словом «нож», которые столь успешно вывели профессора Юнга на историю о том несчастном случае. Все это присутствовало в сознании пациента, но если бы слово «нож» имело бессознательные ассоциации, то мы могли бы, будь мы фрейдистски ориентированы, предположить, что оно связано с бессознательным комплексом кастрации или с чем-то подобным. Я не утверждаю этого, но мне непонятно, что профессор Юнг имеет в виду, когда он говорит, что посредством теста словесных ассоциаций мы достигаем бессознательного пациента. Определенно в сегодняшнем примере мы имеем дело с сознанием или с тем, что Фрейд, возможно, назвал бы предсознательным.

Профессор Юнг:

Я был бы очень рад, если бы вы более внимательно относились к тому, о чем здесь идет речь. Я говорил, что бессознательные феномены очень относительны. Если я не осознаю нечто, то не осознаю это в весьма относительной форме; в каких-то других отношениях я могу об этом знать. В определенном смысле содержания личного бессознательного вполне сознательны, но вы не знаете их в определенном отношении или в определенный момент.

Как мы можем установить, является ли эта вещь сознательной или бессознательной? Вы просто спрашиваете об этом у людей. Никакого иного критерия для того, чтобы установить, сознательно ли нечто или нет, у нас нет. Вы спрашиваете: «Заметили ли вы у себя какие-нибудь колебания?» – и вам отвечают: «Нет, никаких колебаний не было; насколько я могу судить, я реагировал как обычно». – «Осознаете ли вы, что вас что-то обеспокоило?» – «Нет». – «У вас нет никаких воспоминаний, связанных с вашим ответом на слово “нож”?» – «Нет, никаких». Неведение такого рода очень распространено. Когда меня спрашивают, знаю ли я такого-то человека, я могу сказать, что не знаю: я ведь просто могу его не вспомнить или, иначе говоря, не осознать, что знаю его; но, когда мне скажут, что я встречал его два года назад, что его зовут так-то и так-то, что он сделал то-то и то-то, я отвечу: «Конечно, я его знаю». Я знаю его – и не знаю. Все содержания личного бессознательного бессознательны относительно, включая и комплексы кастрации и инцеста. В определенном смысле они совершенно осознаны, хотя и бессознательны в других. Относительность сознания становится совершенно очевидной в случае истерии. Очень часто оказывается, что некоторые вещи, которые кажутся бессознательными, выглядят таковыми лишь для врача, но не для медсестер или родственников.

Как-то в известной клинике в Берлине мне довелось наблюдать интересный случай; речь шла о множественных саркомах спинного мозга, и, хотя диагноз был поставлен знаменитым неврологом, перед которым я, можно сказать, трепетал, я все же настоял на проведении анамнеза, который принес великолепный результат. Я спросил о том, когда появились симптомы, и выяснил, что все началось вечером того дня, когда единственный сын этой женщины женился и покинул ее. Она была вдовой, очевидно, обожавшей своего сына, и я сказал: «Это не саркома, а обычная истерия, в чем можно теперь же убедиться». Профессор ужаснулся, уж не знаю чему – моему «непрофессионализму», бестактности или еще чему-то, и мне пришлось уйти.

Но кто-то побежал за мной на улицу. Это была медсестра, которая сказала: «Доктор, я хочу вас поблагодарить за то, что вы сказали, поскольку тут-таки и была истерия. Я всегда так думала».