Символ Веры - [131]

- Я полагаю, основной цвет -  золото, символизирующее подлинно христианские добродетели?

- Нет. Это было бы слишком ... пафосно. Мне кажется, цвета «металлов» здесь вообще излишни, достаточно основных тинктур. Левое поле - эмаль «червлень», красный цвет. Это символ крови, что была пролита, дабы я достиг своего нынешнего ... положения. Знак храбрости, мужества и жертвенности, о которых не следует забывать. Правое поле - эмаль «чернь». Черный цвет символизирует печаль и траур, несовершенство жестокого мира, который я надеюсь изменить в силу своих скромных возможностей.

- И ... это все?

- Нет. Вдоль центральной линии, симметрично по обоим полям расположен простой крест лазурного цвета.

- Лазурь?! – церемониймейстер застыл, подобно соляному столпу, лицо его оплыло в гримасе безбрежного ужаса. – Но это невозможно! Эмаль может наноситься только на металл, а также наоборот, эмаль на эмали – вопиющее…

Бедняга замер, не в силах сразу подобрать подходящее слово для описания столь ужасающего поругания принципов.

- Я не дворянин, - мягко, с едва уловимой жалостью отозвался Гильермо. – Я слуга Божий. Крест цвета неба - это напоминание о том, что лишь Бог безупречен. Что в Господе нашем соединяются память об утраченном и мысли о грядущем. Скорбь и надежда, смерть и жизнь.

- Я ... запишу это, - церемониймейстер, похоже, оставил мысли о возражениях или решил вернуться к ним позже, в более удобный момент. Пальцы несчастного ощутимо дрожали.

- Запишите, - Гильермо кивнул, насколько позволял воротник с очередными булавками. – Пожалуйста, в точности, как я описал.

* * *

- Твой протеже еще интереснее, чем я думал. Так небрежно отмести основные каноны и традиции... причем с безупречной мотивировкой.

- Мы с ним еще вернемся к этому вопросу, - Александр Морхауз откинул назад голову, сложил пальцы, сомкнув самые кончики, «домиком».

- Скоро Святой Престол наконец-то обретет нового Верховного Первосвященника. Воистину, то будет славный день для всего христианства, - проскрипел старый кардинал-диакон, словно и не заметил пронизывающего взгляда Морхауза. Уголино склонил голову еще ниже, что в сочетании с общей сгорбленностью смотрелось как переламывание пополам.

- И мы знаем, кто станет у него за правым плечом, наставляя и уберегая ... от поспешных и ошибочных решений, не так ли? - с едва уловимой иронией уточнил ди Конти.

- Да, это так. Гильермо слишком неопытен... пока. Какое-то время ему понадобится определенное наставничество. Мудрый совет сведущего человека, - Морхауз говорил тихо, но твердо, не считая нужным в чем либо оправдываться. Но осадок все равно остался, словно ди Конти укорил его за что-то недостойное.

- Да-да, понимаю, - тихий голос Уголино таил хорошо скрытую насмешку, вроде и нет ее, но все равно чувствуется нечто.

- Вы что-то хотели, друг мой? - раздраженный Морхауз выразился крайне официально и строго.

- Нет, ничего особенного, - быстро сказал ди Конти. - Считайте это просто дружеским, ни к чему не обязывающим визитом.

- Как пожелаете, - согласился Морхауз, выпрямляясь еще сильнее. - К слову, коли мы встретились, кажется, пора обсудить вопрос ... компенсации ваших трудов. Кризис преодолен, не соблаговолите ли назвать цену своего участия? Как договаривались - без торга post factum.

- Нет, не соблаговолю, - усмехнулся кардинал Уголино.

- Как это понимать? - нахмурился кардинал-вице-канцлер.

- После долгих раздумий я пришел к выводу, что дело сие было в высшей степени богоугодно и принять за него вознаграждение - грех. Не ради мирских наград, но во имя веры трудились мы неустанно. Кстати, - деловито добавил ди Конти. - Я впечатлен. Ты очень эффектно отыграл партию и вернул своего Иону из утробы кита. В Дашуре пересматриваются правила ношения оружия. Совет фундаторов намерен запретить все, кроме пистолетов и револьверов. Во избежание.

- Дела Дашура пусть остаются в Дашуре, - Морхауз был раздражен и теперь не считал нужным скрывать это. - Уточним, ты отказываешься от вознаграждения за то, что помог мне добиться перевеса и провести кандидатуру Гильермо?

- Сама истина речет устами твоими, брат мой.

Морхауз смотрел на ди Конти сверху вниз, превосходя согбенного старика по росту раза в полтора. Но почему-то не чувствовал этого превосходства.

- Почему? - отрывисто бросил Александр. Он никак не мог избавиться от скверного ощущения, что старый прощелыга ди Конти видит нечто такое, что скрыто от взора самого кардинала-вице-канцлера. И втихую смеется над всемогущим Морхаузом, который теперь был, безусловно, самым влиятельным человеком во всей Церкви.

- Скажем так ... - голос Уголино шелестел тихо и бесплотно, как полет осеннего листа на ветру или легкий шаг кота на охоте - Я уже слишком стар. Мирская награда ценна, однако привлекает меня куда меньше, чем полвека назад. Теперь я нахожу удовольствие в событиях и людях, которые ими движут. Эпопея с Гильермо началась скверно. Однако в конечном итоге оказалась ... великолепна и доставила мне огромное удовольствие, как стороннему наблюдателю. Таким образом, я полагаю, мы в расчете.

- И это все? - еще более мрачно вопросил Морхауз.