Симулякры и симуляция - [26]
Харрисбург[54], Уотергейт и Телесеть: такова трилогия Китайского Синдрома — запутанная трилогия, в которой больше не понятно, какой из них есть результат или симптом другого: идеологический аргумент (эффект Уотергейт) не есть ли только симптом ядерного (эффект Харрисбург) или информационной модели (эффект Телесеть) — реальное (Харрисбург) не есть ли только симптом воображаемого (Телесеть и Китайский Синдром) или наоборот? Чудесная неразличимость, идеальное созвездие симуляции. Чудесное название поэтому China Syndrom, поскольку обратимость симптомов и их совпадение в одном и том же процессе очень точно составляют то, что мы называем синдромом — то, что он китайский, добавляет ему еще и поэтичный и ментальный вкус головоломки и мучения.
Навязчивое соединение Китайского синдрома и Харрисбурга. Но все это так ли уж непроизвольно? Не вычисляя магических связей между симулякром и реальным, ясно, что Синдром не чужд «реальной» аварии в Харрисбурге, не по логике причин и следствий, но исходя из отношений заражения и молчаливой аналогии, которые связывают реальное с моделями и симулякрами: на индукцию ядерного, произведенную ТВ в фильме, отвечает, с трепетной очевидностью, индукция, произведенная фильмом о ядерном инциденте в Харрисбурге. Странная прецессия фильма реальному, самая удивительная из тех, на которых нам выпадало присутствовать: реальное ответило точь-в-точь на симулякр, включая подвешенный, незаконченный характер катастрофы, то, что наиболее важно с точки зрения устрашения: реальное подстроилось под образ фильма, чтобы произвести симуляцию катастрофы.
Исходя из этого следует перевернуть всю нашу логику и увидеть в China Syndrom настоящее событие, а в Харрисбурге его симулякр, всего лишь один шаг необходимо сделать с легким сердцем. Так как согласно все той же логике, ядерная реальность в фильме происходит из эффекта телевидения, а Харрисбург происходит в «реальности» из эффекта кино China Syndrom.
Но последний также не является оригинальным прототипом Харрисбурга, ни один из них не является симулякром, реальностью которого послужил бы другой: есть только симулякры, а Харрисбург − что-то вроде симуляции второй степени. Где-то существует реакция в цепи, и мы, может быть, от нее погибнем, но эта реакция в цепи ни в коем случае не является реакцией ядерного, она есть реакция симулякров и симуляции, где на самом деле поглощается вся энергия реального, более не в зрелищном ядерном взрыве, но в скрытой и продолжительной имплозии, и которая сегодня набирает намного более смертельный оборот, чем все взрывы, которыми нас убаюкивают.
Поскольку взрыв — это всегда обещание, он есть наша надежда: посмотрите насколько, в фильме так же как в Харрисбурге, все ждут, когда оно взлетит, когда же деструкция заявит о себе и избавит нас от этой чудовищной паники, от этой паники устрашения, которую он производит в невидимой форме ядерного. Чтобы «сердце» реактора раскрыло, наконец, свою горячую мощь разрушения, чтобы оно убелило нас в присутствии, будь оно катастрофичным, [ «сердцем»] энергии, и наградило нас своим спектаклем. Так как несчастье именно в том, что нет никакого спектакля ядерного, ядерной энергии в самой себе (Хиросима, с этим покончено), и именно по этой причине она отвергнута — она была бы благополучно принята, если бы была годна на спектакль, так же как предшествующие формы энергии. Катастрофическое второе пришествие Христа: субстанциональный продукт нашего мессианического либидо.
Но именно это никогда не произойдет. То, что произойдет, никогда не будет взрывом, но будет имплозией. Больше никакой энергии в ее зрелищной и патетической форме — всего романтизма взрыва, который обладал таким шармом, будучи в то же время революционным — но отныне холодная энергия симулякра и ее дистилляция в гомеопатических дозах в холодных системах информации.
О чем другом мечтают медиа, кроме как вызвать событие одним своим присутствием? Все о нем сожалеют, но каждый ослеплен в тайне такой вероятностью. Такова логика симулякров, это больше не божественное предопределение, это прецессия моделей, но она также полностью неумолима. И именно по этой причине события больше не обладают смыслом: это не значит, что они больше не значительны в самих себе, это говорит о том, что им предшествовала модель, с которой их процесс лишь совпадает. Таким образом, было бы чудесно, если бы сценарий China Syndrom повторился в Фессенгейме, во время визита представителей EDF[55], подаренного журналистам, чтобы по этому случаю снова произошел несчастный случай, связанный с магическим оком, провокационным присутствием медиа. Увы! Ничего не произошло. И впрочем, настолько! так мощна логика симулякров: неделю спустя, профсоюзы уже обнаруживали неполадки на центральных станциях. Чудо заразительности, чудо аналогичных реакций в цепи!
Главное в фильме это совершенно не эффект Уотергейт в лице Джейн Фонды, вовсе не ТВ, вскрывающее пороки ядерного, но наоборот, ТВ как орбита близнец и цепная реакция близнец подобной реакции ядерного. Впрочем, все в конце — и тогда фильм безжалостен к своему собственному аргументу — когда Джейн Фонда заставляет разразиться правду напрямик (максимальный эффект Уотергейт), его образ оказывается противопоставленным тому образу, который неизменно преследует и стирает его на экране: какой-то рекламный ролик. Эффект Телесеть относит его далеко к эффекту Уотергейта и загадочно исчезает в эффекте Харрисбурга, то есть не в ядерной гибели, а в
Бодрийар Ж. В тени молчаливого большинства, или Конец социального. Екатеринбург. 2000Издание осуществлено в рамках программы Пушкин при поддержке Министерства иностранных дел Франции и Посольства Франции в России.
В фильме «Матрица» один из его героев (Нео) читает книгу французского философа Жана Бодрийяра. С помощью этой книги Нео пытается понять, где реальность, а где матрица реального мира.Внимание создателей этого фильма к произведениям Бодрийя-ра не случайно: его называли «гуру» постмодерна, он ввел понятие гиперреальности («матрицы») для обозначения процессов, происходящих в мире. По мнению Бодрийяра, западный мир утратил чувство реальности, он движется к Апокалипсису, когда последним бастионом становится смерть – на ней основана в наше время любая власть и экономика.Еще один французский философ – Эмиль Мишель Сиоран – согласен с Бодрийяром в том, что европейская цивилизация переживает глубокий кризис, но пытается шутить на краю пропасти.
«Совершенное преступление» – это возвращение к теме «Симулякров и симуляции» спустя 15 лет, когда предсказанная Бодрийяром гиперреальность воплотилась в жизнь под названием виртуальной реальности, а с разнообразными симулякрами и симуляцией столкнулся буквально каждый. Но что при этом стало с реальностью? Она исчезла. И не просто исчезла, а, как заявляет автор, ее убили. Убийство реальности – это и есть совершенное преступление. Расследованию этого убийства, его причин и следствий, посвящен этот захватывающий философский детектив, ставший самой переводимой книгой Бодрийяра.«Заговор искусства» – сборник статей и интервью, посвященный теме современного искусства, на которое Бодрийяр оказал самое непосредственное влияние.
Начав свою карьеру как социолог, Жан Бодрийяр (род. в 1929 г.) сегодня является одним из известнейших мировых мыслителей, исследующих феномен так называемого «постмодерна» — новейшего состояния западной цивилизации, которое характеризуется разрастанием искусственных, неподлинных образований и механизмов, симулякров настоящего социального бытия.В ряду других книг Бодрияра — "Система вещей" (1968), "О соблазне" (1979, "Фатальные стратегии" (1983), "Прозрачность зла" (1990) — книга "Символический обмен и смерть" (1976) выделяется как попытка не только дать критическое описание неокапиталистического общества потребления, но и предложить ему культурную альтернативу, которую автор связывает с восходящими к архаическим традициям механизмами "символического обмена": обменом дарами, жертвоприношением, ритуалом, игрой, поэзией.
Книга известного французского социолога и философа Жана Бодрийяра (р. 1929) посвящена проблемам «общества потребления», сложившегося в высокоразвитых странах Европы к 70-м гг. XX в. Основываясь на богатом экономическом и социологическом материале, Бодрийяр на примере Франции дает критический анализ такого общества с философской, социологической, экономической, политической и культурной точек зрения. Он выявляет его характерные черты и акцентирует внимание на том влиянии, которое процессы, происходящие в «обществе потребления», оказывают на моральное и интеллектуальное состояние его граждан.
Книга Жана Бодрийяра, как и его творчество вообще, отличается ясностью изложения, парадоксальным остроумием мысли, блеском литературно-эссеистического стиля. В ней новаторски ставятся важнейшие проблемы социологии, философии, психоанализа, семиотики и искусствознания. Для России, с запозданием приобщившейся или приобщающейся к строю общества потребления, эта книга сегодня особенно актуальна, помогая трезво оценить человеческие возможности подобного общества, перспективы личностного самоосуществления живущих в нем людей.
Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.
В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.
В Тибетской книге мертвых описана типичная посмертная участь неподготовленного человека, каких среди нас – большинство. Ее цель – помочь нам, объяснить, каким именно образом наши поступки и психические состояния влияют на наше посмертье. Но ценность Тибетской книги мертвых заключается не только в подготовке к смерти. Нет никакой необходимости умирать, чтобы воспользоваться ее советами. Они настолько психологичны и применимы в нашей теперешней жизни, что ими можно и нужно руководствоваться прямо сейчас, не дожидаясь последнего часа.
На основе анализа уникальных средневековых источников известный российский востоковед Александр Игнатенко прослеживает влияние категории Зеркало на становление исламской спекулятивной мысли – философии, теологии, теоретического мистицизма, этики. Эта категория, начавшая формироваться в Коране и хадисах (исламском Предании) и находившаяся в постоянной динамике, стала системообразующей для ислама – определявшей не только то или иное решение конкретных философских и теологических проблем, но и общее направление и конечные результаты эволюции спекулятивной мысли в культуре, в которой действовало табу на изображение живых одухотворенных существ.
Книга посвящена жизни и творчеству М. В. Ломоносова (1711—1765), выдающегося русского ученого, естествоиспытателя, основоположника физической химии, философа, историка, поэта. Основное внимание автор уделяет философским взглядам ученого, его материалистической «корпускулярной философии».Для широкого круга читателей.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.