Симуляция - [21]

Иноэ все-таки удалось вывести меня из равновесия и спровоцировать бестактный вопрос.

– Это… это, – я как идиот тыкал пальцем в сверкающие игрушки, – это настоящее?

– Разумеется, – ответил он, как будто только и ждал этого вопроса, – Настоящее. Красное золото, белое золото, брильянты, рубины.

– Нет, и имею в виду оружие.

– Все заряжено и готово к бою. Можете взглянуть, – он опустил руки под стол, нажимая невидимую для меня кнопку. Щелкнул миниатюрный замочек, и стеклянная дверца приоткрылась. Я взял пистолет, зачарованный дивной красотой этой несуразной вещи. Удалось даже извлечь обойму. В патронах торчали золотые пули, увенчанные небольшими бриллиантами. Сама обойма и все детали механизма, которые я мог видеть, сверкали позолотой и искусной гравировкой. Я защелкнул обойму на место. Забавная мысль посетила меня. При входе, уверен, меня деликатно просвечивали всеми мыслимыми лучами, а здесь сам хозяин вручил мне боевое оружие. Я посмотрел на Иноэ. Он все так же неотрывно смотрел на меня, держа руки под столом. Интересно, какие у него там еще кнопки?

Я вернул пистолет на место и взял одну из гранат. Золотая рубашка была покрыта тонким рисунком из знаков и символов. Углы каждого сегмента украшали самоцветы, грани подчеркивались полосами белого металла. К чеке был подвешен крупный перстень с рубином, а сама чека являла собой весьма сложный механизм, наподобие ювелирного замочка для браслета или колье. Я положил гранату и прикрыл дверцу.

– Они великолепны, – обратился я к Герберту, – Но какой смысл в ювелирном исполнении для гранат?

– Они ведь созданы для того, чтобы лишать человека жизни. А что может быть драгоценнее, чем человеческая жизнь?

– Вы гуманист?

– А что вас смущает?

– Да нет… Просто принято считать, что человек, достигший определенного уровня, неизбежно становится циником.

– Это верно.

Снова повисла пауза.

Наконец Иноэ указа мне на стул и коротко сказал:

– Садитесь.

Я сел. Еще немного помолчав, он начал:

– Я к Вам обратился по деликатному делу. По делу личному. Я хочу вам предложить поработать с одной леди.

– Да?

– Поскольку дело касается меня лично, я буду полностью контролировать ваши сеансы.

– Каким образом?

– Я буду наблюдать. К тому же будет вестись запись.

– Думаю, это возможно. В чем проблема с леди?

– У нее, как говорят сексологи, чересчур узкий диапазон приемлемости.

Он говорил все также спокойно и без драматических пауз. У него не было проблем с выбором формулировок. То ли его все это не слишком волновало, то ли он вел эту беседу не в первый раз. Я же, напортив, несколько смутился.

– А чем это вызвано? Возможно есть какие-нибудь предположения, идеи, симптомы?

– Мне трудно судить, док. Но мне кажется, дело в том, что она несколько чересчур ценит чистоту и, соответственно, боится грязи. Это вам о чем-нибудь говорит?

– Возможно. Некрофильная ориентация…

– Как скажете. Мне важен результат. Вы уверенны в результате?

– Полную уверенность дает только паранойя.

* * *

…чего не сделаешь за пару звонких – даже в одной монете и то музыка. [4]

Выйдя на улицу, я плотнее запахнул плащ. Причудливо движется моя карьера. Вот я уже и общаюсь с сильными мира сего. Ну, пусть не с самыми сильными, но все же. Эти люди могут создавать и рушить судьбы простых смертных так же легко, как мы решаем завести кошку или истребить тараканов. Вот я уже работаю с любовницей одного из них, чтобы она могла наилучшим образом удовлетворить своего господина. "Прогресс это или деградация?" – спросил я себя. И ответил: "Это движение". "А в какую сторону ты движешься?" – спросил я себя снова. "Туда, где больше денег" – ответил я себе и отложил решение нравственно-филосовских проблем на более удобное время. Тем более что другая мысль совершенно поразила меня. Безумная кунсткамера Герберта Иноэ сработала как та древняя провокация, когда молодой Ахилл, переодетый в женское платье, тем не менее, проявил интерес к оружию, а не к украшениям и нарядам. И тем самым себя выдал. Похоже, что подбор диковин был отнюдь не случаен, и герр Иноэ с его помощью узнавал о своих посетителях чуть больше. Я вспоминал экспонаты, и понял, что каждый из них заключал в себе скандал. Голова несуществующего животного, граната украшенная бриллиантами, стантса белого человека. Интуиция говорила, что и в других была какая-то сумасшединка, но чтобы ее понять мне просто не хватало знаний в каких-то неведомых областях.

Я все больше убеждался, что все это был своего рода тест. Но как ни ломал голову, не мог понять, каким образом он работает. Логика тут пасовала, возможно, из-за того, что многих экспонатов я не мог понять.

Оставалось утешаться тем, что, схватившись за гранату, я, подобно Ахиллу, проявил себя настоящим мужчиной.

* * *

Общение с Мери-Энн стало совсем невыносимым. Она внезапно увлеклась некоей экзотической религией, не вполне традиционного толка. Говорить она теперь могла лишь на тему своей веры, и с каждой новой встречей в ее лексиконе появлялось все больше непонятных слов, которые приходилось осваивать на ходу. Естественно, ни о каком сексе уже не могло быть и речи.

Будда – это ум, который развёл то, что его грузило, и слил то, что хотело его развести. [38]