Simple Storys - [8]

Я достаю магнитофон, открываю блокнот, снимаю колпачок с авторучки, пишу «Бертрам» и подчеркиваю это слово.

– Честно говоря, – уточняет он, – я еще никому этого не рассказывал. – Он теперь жует быстрее и наконец проглатывает кусок. – Я хочу прежде всего спросить, действительно ли вы хотите, чтобы я вам все рассказал. Это очень страшно. Вы будете первой, первым человеком, который об этом узнает. – Он стряхивает крошки с ладони в свою тарелку и откидывается назад.

Я спрашиваю, можно ли включить магнитофон.

– Ну конечно, само собой разумеется, – говорит Бертрам. Его правая рука свисает с подлокотника. – Это случилось в четверг, две недели назад. По четвергам моя жена обычно ходит в гости к своей бывшей коллеге по работе. Они делают друг дружке стрижку и даже педикюр. Экономят таким образом деньги, и плюс к тому у них еще остается время, чтобы потолковать обо всем, чем женщина может поделиться только с другой женщиной, – нас, мужчин, они в свои секреты не посвящают, хотим мы того или нет. Знали бы вы, как много значат для Даниэлы ее волосы!

Я слышу несколько хлопков, один за другим. И до меня не сразу доходит, что это Бертрам ударяет ладонью по ручке кресла.

– Даниэла как всегда ушла из дома примерно в полвосьмого, – говорит он. – Я разрешил нашему сыну Эрику – ему двенадцать, но на вид он старше, – до девяти часов смотреть телевизор или играть на компьютере. Я наслаждался покоем и работал здесь, в гостиной, – подробнее об этом я, может быть, расскажу потом, сейчас не хочу злоупотреблять вашим временем, – ну, и сперва все шло хорошо. Когда пробило девять, я крикнул Эрику, чтобы он попрощался со своим другом и ложился спать. Эрик ответил: «Хорошо, папа, сейчас». Я продолжал работать и минут через десять услышал, как дверь нашей квартиры захлопнулась. Я был рад, что не придется еще раз обращаться к Эрику. Я как раз шлифовал одно весьма мудреное место.

– Простите, что вы шлифовали?

– Я пишу, – сказал он. – И когда я этим занимаюсь, меня может отвлечь даже малейшая помеха, малейший шум. А здесь, как вы сами знаете, слышно, когда в квартире тремя этажами выше плачет женщина. Тем не менее я volens nolens[3]ждал, когда Эрик зайдет ко мне попрощаться. Я слышал, как он спустил воду в унитазе, как возился в ванной. Когда все затихло, я подумал, что Эрик просто лег спать. В последнее время у него появилось много закидонов – возраст полового созревания, знаете ли. Я еще размышлял, стоит ли мне самому зайти к нему, пожелать спокойной ночи. Я как-никак остался за главного. И вот… Я толкнул дверь… – Бертрам замолчал. Я подняла голову и встретила его взгляд. Хотя, казалось, он чувствовал себя раскованно, вертикальная складка не исчезла с его лба.

– Представьте себе: там сидели трое парней. – Его правая рука сделала такое движение, будто вырвала что-то из воздуха. – Вы только представьте. Трое подростков, все Эрикова возраста, ну, максимум, тринадцать или четырнадцать лет. Сидят и шушукаются между собой, не обращая на меня никакого внимания. Я, конечно, не понял, о чем они шептались. Я только знал, что трое совершенно чужих парней сидят поздним вечером, в половине десятого, в моей квартире. Они поднялись, по очереди протянули мне руку, представились, назвав какие-то имена и фамилии, и – снова уселись.

«Где Эрик?» – спрашиваю я, и потом, поскольку они не отвечают, спрашиваю еще раз, и вдруг вижу, что Эрик лежит под своим аккуратно расправленным одеялом как труп – видны только кончики его волос.

«Эрик! – кричу я. – Эрик, что происходит?» – Тогда трое юношей прикладывают пальцы к губам и предостерегающе шипят: «Тсс».

Он показывает мне это в лицах и повторяет: «Тсс, тсс». Я рисую удлиненный крендель слева направо через всю страницу. Лицо Бертрама покраснело от возбуждения.

«Не будите его, – говорит самый рослый, – пусть спит». При этом он тянет за край одеяла, пока не обнажается вся голова Эрика, и высоко поднимает лезвие бритвы. «Красивые маленькие ушки, – говорит он, – красивый маленький носик», – и машет лезвием в воздухе, чтобы я тоже его хорошо разглядел, как иллюзионист, который что-то показывает. «У вас нет никаких шансов, – говорит другой. – Так что не делайте глупостей, иначе маленький Эрик лишится не только уха». «Кто вы?» – спрашиваю я. «Вас это не касается». Мне приходится сесть, и они привязывают меня к стулу, рядом с письменным столом Эрика. На какой-то миг во мне просыпается воля к борьбе. Ты справишься, ты сильнее этих подростков, говорю я себе в то время, как они меня привязывают. Но они вооружены бритвенными лезвиями, и пока я доберусь до Эрика, он будет искалечен или убит. Судя по тому, как они все это проделывают, это не первый их опыт, у них была практика, они – профи.

Я все еще обвожу змееобразными линиями имя «Бертрам». Он молчит. Я пробую ватрушку и кладу ее обратно на тарелку. Бертрам смотрит на меня. «Эта капелька могла бы спасти ваш аквариум», – выхватывают мои глаза строчку из объявления в лежащей на самом верху газете, и я автоматически подсчитываю стоимость рекламы: две колонки, высота шестьдесят миллиметров плюс пятидесятипроцентная надбавка за размещение на последней странице.