Сильвия и Бруно - [25]

Молодое Порося

Всё сидело в одиночку,

Громким криком голося.

Этот славный Поросёнок

Как никто и никогда

Был визглив, а также звонок,

И сильна его беда.

— Как полагаете, Профессор, прозвучит гармонично? — спросил он, закончив второй куплет.

Профессор немного подумал.

— На мой взгляд, — сказал он в конце концов, — некоторые ноты звучат так, другие — этак, но я бы не сказал, что всё в целом звучит гармонично.

— Тогда я попробую ещё раз, — сказал Другой Профессор и принялся там и сям нажимать на клавиши. При этом он жужжал себе под нос, словно рассерженная муха.

— А как вам понравилось его пение? — спросил Профессор детей, понизив голос.

— Не то, чтобы красивое, — поколебавшись, ответила Сильвия.

— Крайне прегадкое, — сказал Бруно ничуть не колеблясь.

— Все крайности плохи, — очень серьёзно сказал Профессор. — Взять, к примеру, Трезвость: это очень хорошая вещь, если только предаваться ей умеренно: но если Трезвость доходит до крайности, получается один вред.

«Какой ещё вред?» — возник у меня в голове вопрос, но Бруно, как обычно, задал его за меня:

— А какой от Трезвости получается бред?

— А вот какой, — сказал Профессор. — Когда человек пьян (это, как ты понимаешь, одна крайность) он видит вместо одной вещи две. Но когда он крайне трезв (это будет другая крайность), то вместо двух вещей он видит одну. И то и другое положительно неудобно.

— А что значит «жительно неудобно»? — осмелился спросить Бруно.

— Это значит «неудобно для жизни», — поспешил влезть в разговор Другой Профессор. — Разницу между удобным и неудобным лучше всего показать на примере. Нужно только придумать какое-нибудь стихотворение, в котором встречались бы эти слова… Сейчас подумаю…

Тут Профессор не на шутку встревожился, даже схватился за голову.

— Если только позволить ему начать читать стихотворение, — прошептал он Сильвии, — он ни за что не закончит! Никогда!

— А он что, уже начинал читать стихотворение и не заканчивал его? — спросила Сильвия.

— Целых три раза, — ответил Профессор.

Бруно встал на цыпочки, чтобы дотянуться губами до Сильвиного уха.

— А что стало с теми тремя стихотворениями? — спросил он. — Другой Профессор всё ещё читает их?

— Тсс! — перебила Сильвия. — Другой Профессор что-то хочет сказать.

— Я прочту его очень быстро, — потупив глаза, пробубнил Другой Профессор печальным голосом, который совсем не вязался с его лицом, ведь он забыл, что всё ещё продолжает весело улыбаться. («Только это вряд ли была улыбка, — говорила впоследствии Сильвия, — просто, наверное, рот у него сделан такой формы».)

— Тогда начнём, — сказал Профессор. — Чему быть, того не миновать!

— Запомни это! — прошептала Сильвия Бруно. — Очень хорошее правило на тот случай, если ты поранишься.

— И на тот случай, когда я начну шуметь, — добавил маленький нахал. — Так что вы тоже помните его, мисс!

ГЛАВА XI Питер и Пол

— Как я уже говорил, — начал Другой Профессор, — нужно всего лишь придумать стихотворение, в котором встречались бы эти слова — ну вот такое хотя бы:

«„Как беден Питер, — думал Пол. —

Но с ним друзья недаром мы.

И хоть я сам почти что гол,

Я дать готов ему взаймы.

Как меркантилен этот век!

Одним собою занят всяк.

Я НА ПОЛСОТНИ ФУНТОВ ЧЕК

Для Пита выпишу, вот так!“

В восторге Питер — наступил

В судьбе счастливый поворот!

Распиской Полу подтвердил,

Что всё до шиллинга вернёт.

И Пол сказал: „Не тратя слов,

Мы установим дату всё ж.

Ты деньги к маю приготовь —

Четвёртого числа вернёшь“.

Но Пит ему: „Сейчас апрель!

Уж первое число, заметь.

Ты дал мне только пять недель —

Чихнуть, и то мне не успеть!

Поторговать бы мне хоть

Я здесь куплю, а там продам“.

Но Пол ответил: „Не пойдёт.

Прости, ни дня ещё не дам!“

Ответил Питер: „Хоть бы так!

Тогда скорее чек давай.

Я выпущу пакет бумаг,

Чтоб заработать честный пай“.

Но Пол ему: „Куда — скорей!

Тебя ссужу я, ты мне верь.

Вот через десять, скажем, дней,

Но неудобно мне теперь“.

Летят недели, ходит Пит,

Но всё ни с чем идёт назад.

Ведь Пол одно ему твердит:

„Сегодня неудобно, брат!“

Прошли апрельские дожди,

К концу подходят пять недель,

А Пол заладил: „Жди да жди!“

Тянул, короче, канитель.

Пришло четвёртое, и Пол

С юристом входят к Питу в дом.

„За долгом я, вишь, сам зашёл,

Давай расплатимся добром“.

От горя Питер сам не свой;

Он рвёт власы; растерян Пол.

Уж кудри скошенной травой

У ног друзей устлали пол.

Жалел беднягу сам юрист,

Бросал на Пита слёзный взор.

Что делать — вот он, этот лист;

Подписан Питом договор!

Юристу, впрочем, не впервой;

И взял он свой обычный тон:

„Платите лучше, милый мой,

Не то рассудит вас закон!“

Тут молвил Пол: „Ужасный час!

О Питер-друг, остановись!

Не рви ты кудри, горячась:

Богат не станешь — станешь лыс!

Приди в себя скорей, молю!

Ты в крайней горести своей

Не умножай печаль мою

И эти кудри пожалей!“

„Желал бы я вам отплатить, —

Ответил Пит, — от всей души.

Я верность дружбе оценить

Умею. Но к чему спешить?

Пускай и впрямь велит закон:

Чего не брал — отдай назад!

Такой расчёт, однако ж, — он

Уж больно неудобен, брат!

Пол благороден — я бы так

И про себя желал сказать.

(Тут Пол зарделся, словно рак,

И долу опустил глаза.)

Но всё поглотит этот долг,

Что я сумел за жизнь скопить!“

„Нет, нет, мой Питер! — молвил Пол. —