Силуэты - [166]

Митинги распадались главным образом на три категории: просто массовые митинги (моя резиденция, так сказать, для них была цирк «Модерн»), митинги солдатские, главным образом в казармах, и митинги чисто рабочие — на заводах.

На массовых митингах публика была пестрая. По моим наблюдениям в цирке «Модерн», где аудитория моя постепенно определилась и отличалась необычным рвением и вниманием, было процентов двадцать рабочих, процентов пятьдесят солдат, а остальное делилось на неопределенную городскую бедноту и интеллигенцию.

Я не ограничивался в цирке «Модерн» митингами чисто политическими, хотя они преобладали. Я решился прочесть перед этой аудиторией, которую я сердечно полюбил, довольно сложный курс лекций под названием «Великие демократические коммуны». Сюда входили: коммуны древней Греции, особенно Афины, коммуны Италии конца средних веков, особенно Флоренция, коммуны Флаандлии и Голландии, коммуны Парижа 90-х годов XVIII столетия и Парижская коммуна 1871 года. Только последнюю лекцию я не дочитал из-за наступивших бурных событий.

Лекции читались в большей своей части во время приступа Корнилова. Это были оригинальные вечера. К семи часам цирк «Модерн» бывал совершенно переполнен. Выступая, я прежде всего давал подробный отчет о движении Корнилова и о важнейших мероприятиях обороны и политической борьбы против него. Три тысячи человек, меня слушавшие, проглатывали с огромным вниманием каждое слово. Ведь вся их судьба зависела от успехов и неуспехов этой борьбы. Я помню, с каким безумным ликованием принимала к концу корниловщины эта масса известие о ее разложении.

Несмотря на всю свою смешанность, эта аудитория была, безусловно, большевистской. Такие вопросы, которые заставляли иногда колебаться даже некоторых большевиков, например бойкот предпарламента или разгон Учредительного собрания, разрешались этой аудиторией в самом радикальном и, я бы сказал, в самом ортодоксальном политическом духе.

Припоминаю еще один весьма оригинальный митинг в цирке «Модерн». Тогда у нас были какие-то иностранные гости. Какие именно — я не помню. Быть может, это было уже после Октября, но вскоре. Случайно испортилось электричество. Когда мы с иностранцами пришли в цирк, там было темно. Горела только тусклая керосиновая лампа у трибуны, да вспыхивали повсюду звездочками закуренные папиросы. Но цирк был полон. Никто и не думал расходиться. Электричество так и не загорелось. Ораторы: Володарский, кто-то из иностранцев, помнится, тов. Шатов и я — бросали наши слова в эту звездами вспыхивавшую темноту. Слушатели же видели только с одной стороны освещенную фигуру оратора и его терявшуюся в полутьме жестикуляцию. Вероятно, благодаря темноте митинг шел с напряженной торжественностью. Полная тишина, словно в огромной зале нет никого. Когда мы выходили, один товарищ, приехавший из провинции, сказал: «Это уж не митинг, а священнодействие какое-то». Что касается митингов в казармах, то настроение их было разное. Пулеметчиков надо было сдерживать, они отчаянно рвались в бой и до июля и после него в тех отрядах, которые не убрали из Питера. Остальные полки делились на наши и колеблющиеся. Слушали везде внимательно, и разница была только та, что «наши» слушали как-то необычайно радостно, а колеблющиеся сумрачно, напряженно, как будто зло, но всегда смятенно и глубоко вдумчиво […].

КРАТКИЕ СВЕДЕНИЯ О ЖИЗНИ А. В. ЛУНАЧАРСКОГО в 1917–1933 гг.

С 1917 по 1929 гг. — народный комиссар просвещения РСФСР (раздельных министерств и комитетов по высшему образованию, начальной и средней школе, по культуре, искусству и т. д. тогда не было — все эти отрасли входили в Наркомпрос).

Во время гражданской войны Луначарский выезжал по поручению ЦК партии на Украину, на Кубань, на Волгу, где шли бои; в самый острый момент наступления Деникина на Москву назначен был представителем Реввоенсовета в Тульский укрепленный район (направление главного удара противника).

В последующие годы Луначарский одновременно с работой в Наркомпросе работал во Всероссийском Центральном Исполнительном Комитете, членом которого был с 1917 до 1931 г., выполнял много отдельных поручений партии и правительства, в том числе дипломатических (был делегатом СССР в Женевском комитете по разоружению при Лиге наций). Читал курсы по истории русской и западноевропейской литературы в Коммунистическом университете имени Свердлова, в Московском государственном университете, в Институте красной профессуры, проводил съезды учителей, ученых, художников, деятелей культуры. Выступал по всей стране — преимущественно перед молодежью — с лекциями, докладами на политические, культурные, философские, антирелигиозные, художественные темы. Написал много статей по различным вопросам, драмы для театра, три сценария для кино.

В 1929 г. по собственному желанию оставил пост наркома просвещения и был назначен председателем Комитета по ученым и учебным заведениям при ЦИК СССР. В том же году был единогласно избран действительным членом Академии наук СССР. Возглавил как директор Институт русской литературы (Пушкинский дом) в Ленинграде и Институт литературы и искусства Коммунистической академии (Москва).