Силуэты. Еврейские писатели в России XIX – начала XX в. - [11]

Не счастлив ли здесь я любовью родных

И дружбой знакомых, средь отчего дома?

Зачем же душа моя, будто влекома,

Несётся всё в страны людей мне чужих?

О родине милой, о детских цветах

Горючие слезы в чужих краях канут;

Пока возвращуся, не все ли увянут

Любимые розы в родимых местах?

Переживания героя, оторванного от еврейской среды, естественны и глубоко прочувствованны, поскольку поверены жизнью самого автора. В то же время в стихах явлена и драма еврея-интеллигента, одинокого, чуждого новой Родине, коей несёт он весь свой пыл. Вот как живописует он свои душевные борения:

Вот стоят друзья и братья, –

Милый круг родных,

Простираю к ним объятья,

Чтоб оставить их.

Там вдали я одиноко

Свету чужд всему,

Руки к ним простру далёко –

Их не обниму.

Что ж вы, чувства в вечном споре,

Рвёте, рвёте грудь, –

Выберете в тяжком горе:

Родину иль путь.

Одному мне плавать в море,

С братьями ль тонуть?

Подчёркнуто биографичны и стихи, навеянные прибытием в Москву:

Столица России! Мечта моей жизни! –

Изгнанника мира, как сына отчизны,

С любовию матери примешь ли ты?..

Глядит он, глядит на твои красоты, –

И сердце в нём ноет, и рвётся, и скачет, –

Он вспомнил о доме, – и плачет, и плачет!

Порой автор поражает читателей неожиданными образами, явно опережая своё время. В своём программном стихотворении «Поэт» он, развивая традиционную тему о творце и невежественной черни, вдруг восклицает:

Не для торгов эдемский крин!..

Толпе не внятен запах цвета,

Толпе не внятен вздох поэта,

И чужд земным небесный сын!

В словах «запах цвета» заключён весь своеобычный художественный мир поэта, недоступный для понимания непосвящённых. Так и кажется, что сия метафора взята из арсенала поэзии символистов начала XX века!

Вообще, стихотворения Мандельштама отличают метрическое разнообразие, как правило, богатые точные рифмы, что позволяет видеть в нём умелого версификатора. И хотя его опыты не обходятся без поэтических штампов, для автора, пишущего стихи на неродном языке, это совсем неплохой результат.

Книга вышла в свет, когда Леон был уже студентом. Интересно, что Уваров никак не желает выпускать нашего героя из поля своего зрения. Вот знаменательный факт: в мае 1843 года он приглашает Мандельштама для участия в работе Раввинской комиссии (в качестве переводчика и писаря). Не правда ли, забавная картина: зелёный студент заседает за одним столом с признанными религиозными лидерами [среди коих рабби Ицхак из Воложина – знаменитый Менахем-Мендл Шнеерсон (1789-1866), а также влиятельные лидеры западноевропейского еврейства Адольф Кремье (1796-1880) и сэр Мозес Монтефиоре (1784-1885)] и участвует в решении важнейшего вопрос о просвещении русских евреев!

В 1844 году Леон с блеском заканчивает Петербургский университет и представляет на соискание степени кандидата философии диссертацию «Библейское государство». Речь идёт в ней о политико-экономических основах и государственных учреждениях пророка Моисея, оказавших спасительное влияние на развитие человечества. Отмечается, что именно в Ветхом Завете впервые явлены такие универсальные ценности, как права народа и права личности, свобода земли и свобода лица; во главе государства поставлено право, а индивидуальная независимость граждан есть гарантия для сохранения правительственной власти; религия должна идти рука об руку с наукой; учение необходимо сделать общенародным, а вовсе не уделом касты избранных, поддерживающих деспотию над тёмной бессмысленной толпой; для защиты Отечества следует ввести всеобщую воинскую повинность. Мандельштам касается важных аспектов становления древнееврейского государства, иллюстрируя рассказ живыми картинами Священной истории о быте, отношениях, связях, стремлениях своих древних пращуров. Важно и то, что слова его обретают здесь остросовременное звучание. Вот что он напишет впоследствии, в публикации своей диссертации 1871 года: «Прогрессивные меры к освобождению крестьян, к введению публичного суда, к введению общей воинской повинности, принятые ныне в России, вполне соответствуют Закону Божию, издревле в Израиле служившему главною основою общественного строя».

После блистательной защиты наш герой под патронажем того же Уварова направляется за границу в серьёзную научную кома ндировку для изу чени я клинописи, где не только овла девает тайнами письма древних шумеров, но и несколькими европейскими языками (в том числе английским, на котором весьма бойко пишет газетные фельетоны!). В 1846 году, по возвращении из чужих краёв в Петербург, он, по примеру «Меасефа», намеревается издавать для своих соплеменников просветительский журнал на древнееврейском языке. Издание, однако, не состоялось, возможно, потому, что петербургская еврейская община находилась тогда в младенчестве и не располагала необходимыми средствами. Сыграло роль и то, что вскоре после приезда Мандельштама в столицу Уваров назначил его «учёным евреем» при Министерстве народного просвещения – должность, которая требовала от Леона полной отдачи и не оставляла времени для других дел. Ведь ему было вменено в обязанность осуществить на практике уваровский проект еврейской школьной реформы, а также курировать работу около полутора сотен открывшихся казённых училищ. На месте он не сидит – ездит с инспекцией то в Виленский, то в Киевский, то в Дерптский учебные округа…