Силовой вариант. Ч. 1 - [107]

Никто не должен был знать о его походах. Потому что если узнают — то возникнут вопросы. Неприятные. И рано или поздно — на них будет получен ответ. Не бывает вопросов без ответов в этой жизни…

Пробежав заваленным битым кирпичом, глиняными блоками, горелыми останками машин, он вынырнул на улицу. Перед этим — замер в тени проулка между этими двумя домами, огляделся. Никого не было видно…

Нафаров он тоже вознаградил — сунул им бумажку в десять афганей. Для них хватит… советский вообще мог ничего не оставлять. Но надо… эти тоже будут молчать.

На углу квартала поймал такси — бело-оранжевую Волгу, битую, разукрашенную какими-то наклейками с усатым, веселым водителем, который понимал по-русски. Попросил отвезти на Майванд, расплатился афганями…

На Майванде — вышел. Канул в толпу — здесь шумели, торговались, защитники революции — они так и назывались сейчас — внимательно следили за порядком. В толпе было немало русских — в том числе одетых так же, как и Суваев, в остромодную джинсу. Никто не обращал на него внимания, кроме маленьких зазывал из дуканов…

Неуклюже проверившись, Суваев нырнул в газахурию — небольшую примитивную едальню — кафе на первом этаже дома, где торговали лепешками с мясом и пловом на вынос. Вход в газахурию прикрывало легкое, полупрозрачное покрывало с каким-то сказочным, ярким сюжетом. Внутри было на удивление прохладно, играла музыка из последнего индийского фильма, который ходил смотреть весь Кабул. За низенькими самодельными столиками горбились афганцы, в основном офицеры и торговцы, торгующие здесь же, на этой улице и сейчас пришедшие пообедать. Даже горячий плов в обед — был доступен далеко не всем афганцам. На него — никто из едящих не обратил внимания — здесь, в Афганистане не принято было лезть в чужие дела…

Владелец газахурии — черноглазый, быстрый, молодой, с гладкими, выбритыми до синевы щеками и короткими, ухоженными офицерскими усами — встретил нового посетителя в традиционном полупоклоне, сложив руки. Восточная, ничего не значащая вежливость — он же, случись шурави отвернуться — ткнет его ножом в спину.

— Салам алейкум, эфенди Виталий. Хуб асти? Чатур асти?

— Хуб хастам…[130]

Шурави — достал одну за другой из сумки две, по советской традиции обернутые в газету Правда бутылки, передал их владельцу газахурии. Тот поклонился еще ниже — водка стоила дорого…

— Ташаккор, эфенди. Хейли мамнун…[131]

За спиной дуканщика была прикрытый более плотной тканью занавеси ход на кухню. Шурави знал этот ход, не раз ходил по нему. Пригнувшись, он отодвинул рукой занавеску и прошел на кухню, хозяин заведения не протестовал…

Миновав горящую земляную печь — тандыр и вполне современную большую газовую плиту, питающуюся от больших, красных баллонов, которые развозили утром по городу специальные машины — русский подошел к двери — здесь уже была вполне современная, европейская, дверь, весьма крепкая. Он постучал в нее — три раза, потом еще два — и дверь открылась…

За дверь — была довольно прилично обставленная комната, ее земляной пол почти полностью закрывали вытоптанные ковры — в этой части света вытоптанный ковер ценился куда больше, чем новый. Здесь — было освещение от лампы-летучей мыши и довольно большая кровать, которую притащили из разгромленного при боях в Кабуле военного госпиталя — тогда кто остался в живых, тащил что мог и откуда мог. Здесь же были два стула — явно самодельных колченогих. Оба были заняты — на одном сидел одетый как местный мужчина, почти точная копия хозяина заведения, только без усов и еще моложе. На соседнем стуле сидел подросток, который упорно смотрел в пол, не смея поднять на шурави глаза. Если присмотреться — то можно было заметить, что его ресницы и брови подведены тушью, а щеки — женскими румянами…

— Салам алейкум, эфенди Виталий. Хуб асти? Чатур асти?

Шурави не ответил на приветствие — он буквально пожирал подростка глазами, его руки дрожали от нетерпения, в горле моментально пересохло. Кабул был тем местом, где он мог быть самим собой, мог не сдерживать свои тайные желания…

— Чанд соле асти[132]… - хриплым голосом спросил он подростка.

— Дуаздах, эфенди[133]… - ответил подросток, по-прежнему не поднимая глаз…

Двенадцать…

Младший брат хозяина заведения был вынужден подняться на цыпочки, чтобы говорить в ухо русскому.

— Мы нашли его на базаре, совсем недавно. Он еще не участвовал в бача бази и не знает, что такое настоящая мужская любовь. Поэтому, он боится. Али надеется, что шурави понравится подарок, который мы ему приготовили…

Суваев — трясущейся потной рукой достал из кармана смятый комок денег — рублей, афганей и протянул Али, младшему брату хозяина. Вместе с деньгами — он передал и небольшую пустую бумажку, которую он должен был передать. Али моментально забрал и то и другое…

— Я вас покидаю. Груз будет на аэродроме, как обычно. Вам передадут перед самым отлетом, тот же человек…

Русский его уже не слышал. Сердце тяжело бухало в груди…

Примерно в тридцати метрах от газахурии — стояла черная, потрепанная Волга. Машина, раньше предельно престижная — сейчас тоже была мечтой афганца — но простого афганца. Из Пакистана — все больше и больше ввозили японские внедорожники и пикапы и официальные лица, как бывшие полевые командиры, решившие пойти по пути Масуда и прекратить сопротивление, так и бывшие партийные чиновники и генералы афганской народной армии. СССР ослабил хватку в части показного аскетизма — и новоявленные бароны этой страны стали жадно приобщаться ко всем благам цивилизации: японские машины, спутниковые тарелки… красивая жизнь, в общем. Хорошего в этом было — только то, что теперь им было за что воевать…