Силоам - [5]

Шрифт
Интервал

Он попытался заставить себя начать конспектировать, так как собственное поведение начинало его пугать. Но, подняв голову, вдруг увидел перед собой, через несколько рядов, выпуклый затылок и сутулую спину Эльстера. Вид его был ему неприятен. Не только потому, что Эльстер был самым опасным из его соперников, но он вообще не любил думать о нем, и в его присутствии ему всегда становилось не по себе. Этот юноша внушал ему беспокойство. Он был силой, но силой, оскорбительно уверенной в себе. Он был из тех, чье торжество тяжело, унизительно, ненавистно. Симон отметил не без досады, что, вместо того, чтобы яростно записывать, как все, Эльстер, удобно опершись на спинку стула, не шевелясь, созерцал класс с безмятежным видом. Там, где другие захлебывались в потоке бесполезных бумажек, Эльстер, предвидевший примечания, которые непременно сделает Лареско, высокомерно, все так же опершись на спинку стула, делал небольшие пометки карандашом на полях своей книги. В то время как его товарищи напрягали слух, говоря сами себе: «Ну и силен же все-таки этот Лареско…», Эльстер почти на равных сопоставлял собственные наблюдения с наблюдениями учителя. Деламбр, Эльстер — два этих имени возглавляли все списки, каждый раз оспаривая первенство. Это были «звезды», чьи остававшиеся в тени партнеры следили издалека за их игрищами с ревностным и к тому же пристрастным вниманием; но сами они судили друг друга, не очень заботясь о справедливости. «По сути, — говорил себе Эльстер, — ему все дается лишь трудом…» — «По сути, — говорил себе Симон, — Эльстер — всего лишь позер…» Правда была в том, что в сравнении с легкими победами Эльстера, громадный труд, который он заставлял себя проделать, становился еще тяжелее. Шумные успехи этого еврея, который был моложе их всех, его волшебная способность к усвоению информации, разнообразие его познаний, уважение к нему всех учителей, — все это действовало на нервы, делало Эльстера невыносимым. Не было ни одного занятия, где бы он не отличился каким-либо замечанием, каким-либо сенсационным ответом. Все, что он говорил, все, что он делал, свидетельствовало о зрелости, точности и силе критического ума, невообразимых у юноши двадцати одного года. Если кто-нибудь делал добротную письменную работу — это был Эльстер. Если не было желающих сделать сообщение или комментарий, записывался Эльстер. Если по изучаемым теме или автору имелась дельная книга, Эльстер уже прочитал ее раньше всех и теперь пересказывал в простых сжатых резюме. Можно было одинаково доверять сведениям, полученным от него и от самого профессора. Его критическое высказывание с большей точностью задевало репутацию преподавателя, нежели любое порицание, любой порочащий слух. Именно он решал, какие курсы были «необходимыми», какие «полезными», а какие «никчемными»… «Разье? Добантон? Гиньяр? Фразеры! Талант есть, но поверхностный. Гейнрих — да Ланьер — да. Но Иснар — уровень десятого класса. Лареско? А! Лареско…» По поводу Лареско он не высказывался. Он отвечал: «А! Лареско…» и предоставлял своим собеседникам докапываться до смысла его недомолвок. Этот ответ стал в Сорбонне знаменитым. Когда в компании произносилось имя Лареско, всегда находился шутник, восклицавший с глубокомысленным видом, втягивая голову в плечи и подражая чрезмерно серьезному и немного гнусавому голосу Эльстера: «Лареско? А! Лареско…»

Симон был вынужден сделать усилие, чтобы переключиться на урок. В классе стало очень душно, в ушах у него шумело. Головы подрагивали у него перед глазами, дальнюю стену застилала дымка. «Не из-за Эльстера же мне нехорошо, — подумал он. — Что же со мной?..»

Тем временем Лареско подошел к концу своего комментария. С обычным достоинством он объявлял тему следующих занятий: «Мы достаточно изучили, — говорил он, — сложный вопрос о вставках в „Теогонии“, и я не считаю необходимым возвращаться к этой теме после прекрасной лекции, которую вам в прошлый вторник прочитал г-н Эльстер. (Эльстер принял комплимент с серьезностью и равнодушием человека, знающего себе цену.) Теперь следовало бы остановиться на философском духе этого произведения, если только слово „философия“ не слишком громко для произведения, принадлежащего к столь далекой литературной эпохе. Такова тема, которую я вам предлагаю на следующий урок: „Возможно ли выделить в „Теогонии“ философский смысл?“ Я не могу попросить первого попавшегося взяться за эту тему, требующую крайне тонкой разработки. До экзамена месяц, не забывайте об этом, господа! Я могу попросить сделать эту работу лишь учащегося, который считает себя достаточно подготовленным, чтобы посвятить ей немного времени».

Он подождал эффекта от последней фразы, затем, откинув прядь, гордо подняв бороду, спросил: «Кто хочет?..» Но поостывшие студенты переглядывались, не поднимая рук. Никто, даже Эльстер, не испытывал желания взвалить на себя за месяц до экзамена подобную тему. Кое-кто все же поворачивался в сторону Эльстера и шептал его имя с ободряющим видом: «Эльстер!.. Эльстер!..» Но вдруг в глубине класса отодвинулся стул, кто-то встал, и голос с ноткой вызова, взвившись в загустевшем воздухе над головами, горячечными от работы, уронил имя:


Рекомендуем почитать
Про Клаву Иванову (сборник)

В книгу замечательного советского прозаика и публициста Владимира Алексеевича Чивилихина (1928–1984) вошли три повести, давно полюбившиеся нашему читателю. Первые две из них удостоены в 1966 году премии Ленинского комсомола. В повести «Про Клаву Иванову» главная героиня и Петр Спирин работают в одном железнодорожном депо. Их связывают странные отношения. Клава, нежно и преданно любящая легкомысленного Петра, однажды все-таки решает с ним расстаться… Одноименный фильм был снят в 1969 году режиссером Леонидом Марягиным, в главных ролях: Наталья Рычагова, Геннадий Сайфулин, Борис Кудрявцев.


В поисках праздника

Мой рюкзак был почти собран. Беспокойно поглядывая на часы, я ждал Андрея. От него зависело мясное обеспечение в виде банок с тушенкой, часть которых принадлежала мне. Я думал о том, как встретит нас Алушта и как сумеем мы вписаться в столь изысканный ландшафт. Утопая взглядом в темно-синей ночи, я стоял на балконе, словно на капитанском мостике, и, мечтая, уносился к морским берегам, и всякий раз, когда туманные очертания в моей голове принимали какие-нибудь формы, у меня захватывало дух от предвкушения неизвестности и чего-то волнующе далекого.


Пасека

Геннадий Александрович Исиков – известный писатель, член Российского Союза писателей, кандидат в члены Интернационального Союза писателей, победитель многих литературных конкурсов. Книга «Наследники Дерсу» – одно из лучших произведений автора, не зря отрывок из нее включен в «Хрестоматию для старшего школьного возраста „Мир глазами современных писателей“» в серии «Писатели ХХI века», «Современники и классики». Роман, написанный в лучших традициях советской классической прозы, переносит читателя во времена великой эпохи развитого социализма в нашей стране.


Плотник и его жена

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Третий номер

Новиков Анатолий Иванович родился в 1943 г. в городе Норильске. Рано начал трудовой путь. Работал фрезеровщиком па заводах Саратова и Ленинграда, техником-путейцем в Вологде, радиотехником в свердловском аэропорту. Отслужил в армии, закончил университет, теперь — журналист. «Третий номер» — первая журнальная публикация.


И конь проклянет седока

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Фотограф

Пьер Буль (1912–1994) — замечательный французский писатель, блестящий стилист и мастер построения сюжета, соединивший в своих произведениях социальную остроту и интеллектуальную глубину.


Жюльетта. Госпожа де... Причуды любви. Сентиментальное приключение. Письмо в такси

Французская писательница Луиза Левен де Вильморен (1902–1969) очень популярна у себя на родине. Ее произведения — романтические и увлекательные любовные истории, написанные в изящной и немного сентиментальной манере XIX века. Герои ее романов — трогательные, иногда смешные, покорные или бунтующие, но всегда — очаровательные. Они ищут, требуют, просят одного — идеальной любви, неудержимо стремятся на ее свет, но встреча с ней не всегда приносит счастье.На страницах своих произведений Луиза де Вильморен создает гармоничную картину реальной жизни, насыщая ее доброй иронией и тонким лиризмом.


Три комнаты на Манхэттене. Стриптиз. Тюрьма. Ноябрь

Жорж Сименон (1903–1989) — известный французский писатель, автор знаменитых детективов о комиссаре Мегрэ, а также ряда социально-психологических романов, четыре из которых представлены в этой книге.О трагических судьбах людей в современном мире, об одиночестве, о любви, о драматических семейных отношениях повествует автор в романах «Три комнаты на Манхэттене», «Стриптиз», «Тюрьма», «Ноябрь».


Пена дней

Борис Виан (1920–1959) — французский романист, драматург, творчество которого, мало известное при жизни и иногда сложное для восприятия, стало очень популярно после 60-х годов XX столетия.В сборник избранных произведений Б. Виана включены замечательные романы: «Пена дней» — аллегорическая история любви и вписывающиеся в традиции философской сказки «Сердце дыбом» и «Осень в Пекине».