Сильные духом (в сокращении) - [30]

— Все просто. Надо только сесть в самолет, — сказал он.

Рашель думала иначе.

— Они меня не возьмут.

— Почему это вдруг?

— Потому что я для них никто.

Не зная, что ответить, Дейви перевел разговор на технические детали:

— Это будет «локхид». В начале войны его использовали как фронтовой бомбардировщик. Он может принять на борт восемь человек.

— Мне кажется, ты сам себя обманываешь. Прилетит самолет, и мы расстанемся. — Жизнь приучила ее к разлукам.

Сомнения мучили Дейви и раньше. А теперь его опасения еще больше усилились, потому что он увидел: Рашель представляет себе ситуацию так же ясно, как и он сам. Когда приземлится самолет, Дейви будет иметь дело не с американцами, которые любят нарушать правила. Это будет английский самолет с английским экипажем. И если командир откажется взять Рашель, никакими доводами его не переубедить.

На следующий день с рассветом Пьер Гликштейн отправился на велосипеде подыскивать посадочную площадку. Его долго не было, но вернулся он с хорошей новостью: найдено подходящее поле. Идеальное, как сказал Пьер.

Ночью в лагерь пришел грузовик, чтобы забрать груз, который прибудет из Англии. С ним приехала радистка Эжена, англичанка по имени Лили. Дейви поговорил с ней, пока она устанавливала свою рацию в одной из палаток. Она сказала, что все приготовления закончены и скоро он снова будет в Лондоне.

Но утром пошел дождь. Он лил не переставая весь день. Было холодно, и к вечеру в воздухе повис туман. Лили сообщила в Лондон, что сегодня они принять самолет не могут.

В тот вечер пастор Фавер никого не ждал, и поэтому, когда в дом постучали — стучать мог только чужой, свой человек просто открыл бы никогда не запиравшуюся дверь и окликнул хозяев, — он приготовился к худшему.

Медленными шагами Фавер вышел в прихожую. Поздний гость оказался комиссаром Шапотелем.

— Не пугайтесь, пожалуйста, — сказал он. — Я к вам по личному делу. Где бы мы могли побеседовать?

Пастор отвел комиссара к себе в кабинет.

— Снимайте ваш мокрый плащ и садитесь. — Повесив плащ и шляпу полицейского на крючок, он спросил: — Не хотите выпить чего-нибудь горячего?

— Нет, спасибо.

С минуту они молча смотрели друг на друга.

— Меня отстранили от работы, — сказал Шапотель. — Отобрали и пистолет, и значок, и удостоверение.

— Когда это случилось?

— Вчера. Не исключаю, что меня арестуют. Я говорю все это, чтобы вы мне поверили.

Фавер приготовился слушать.

— Вашего знакомого, оберштурмбаннфюрера Грубера, сняли. Обязанности начальника гестапо временно исполняет лейтенант Хаас, которому в связи с назначением присвоили звание капитана.

— Понятно, — сказал пастор, со страхом ожидая продолжения. Должно быть, планируется новая облава, подумал он.

Однако он ошибся. Шапотель сообщил ему совсем другую новость:

— Хаас решил, что арест не лучший способ избавиться от вас. Он хочет вас убить.

— Убить?

— Да. И сделать это руками французов. Никто не должен знать, что здесь замешаны немцы. Он нанял двух французских бандитов. По мнению Хааса, если вас убьют французы, это не вызовет волны протеста.

Пастор не знал, что сказать.

— Эту информацию мы получили от наших осведомителей, которые сами принадлежат к преступному миру. Нам известны имена наемных убийц и сколько Хаас обещал им заплатить. Единственное, чего мы не знаем, — когда и как они планируют вас ликвидировать.

— Мне трудно представить, что кто-то хочет меня убить, — сказал потрясенный Фавер.

— Я их арестовал, за это меня отстранили от должности, а их выпустили. Но я думаю, Хаас заблуждается. Если вас убьют, партизаны спустятся с гор и начнут мстить.

— Вы так полагаете?

— Большинство из них совсем молодые ребята, не пожелавшие ехать на работу в Германию. Они считают себя солдатами, горят желанием убивать немцев. Если вас застрелят, это станет для них долгожданным сигналом к выступлению.

— По-моему, вы преувеличиваете.

Шапотель наклонился к пастору:

— Вы мне не верите?

— Не знаю.

— Что вы собираетесь делать? Вам нельзя оставаться в Ле-Линьоне.

— Однако мое место здесь. Здесь церковь, где я служу, люди, которым я нужен.

— Не будьте наивным. Незаменимых людей не бывает.

— Боюсь, в Ле-Линьоне я незаменим.

— Очнитесь же, ради бога! — не выдержал комиссар. — Речь идет о вашей жизни. И о жизни тех мальчишек, которые погибнут, мстя за вас, и о жизни заложников, которых повесят или расстреляют, если их месть свершится.

Пастор машинально кивал головой.

— Ну как мне вас убедить, что вы можете мне доверять? — Шапотель встал и начал шагать по комнате. — Видите, как промок мой плащ? Это потому, что у меня теперь больше нет не только пистолета и полицейского значка, но и служебной машины. Я приехал на поезде и от станции шел пешком.

— Понимаю, — сказал Фавер.

Шапотель задыхался от волнения:

— Если вам не жалко себя, подумайте о своей семье. Эти подонки вломятся в ваш дом, начнут стрелять во все стороны. Они ведь могут убить вашу жену и детей.

Фавер поднялся со стула:

— Сегодня вам уже поздно возвращаться в Лион. Где вы остановились?

— В гостинице возле станции.

— Вы ужинали?

— Нет.

— В таком случае прошу к столу. Ужин у нас скромный, но мы всегда рады гостям.