Сильные духом (в сокращении) - [3]

Увидев впереди землю, Дейви выпустил шасси. Наконец показалась вышка аэродрома, полоса была свободна. У него практически не оставалось горючего, и он сразу пошел на посадку. Вырулив на стоянку, Дейви заглушил двигатель. Машина затихла, словно заключенная в ней яростная сила вдруг разом иссякла. И его собственная ярость, если можно так назвать то чувство, что он испытывал в бою, тоже прошла.

Вечером в офицерском клубе Гэннону пришлось угощать всех пивом. Все требовали рассказа о том, как он сбил свой первый самолет. И он рассказывал, усердно изображая воодушевление. Про лицо немца он ничего не говорил, хотя оно все время стояло у него перед глазами.

Ночью Дейви опять вспомнил лицо погибшего немецкого летчика и почувствовал, что на глаза наворачиваются слезы. Он лежал на койке и плакал, стараясь, чтобы никто не услышал.

Сражавшиеся в небе над Европой истребители и бомбардировщики не затрагивали непосредственно жизнь Андре Фавера, пастора церкви Ле-Линьона. Ле-Линьон был слишком незначителен, чтобы заинтересовать воюющие стороны. Однако и у Фавера была своя роль в этой войне, диаметрально противоположная той, которую играли люди в военной форме.

Уже несколько лет дороги Франции были запружены беженцами, по большей части иностранцами, в основном евреями, людьми без документов и без денег, пытавшимися спрятаться от гестапо и прислужников гестапо — французской полиции. Многие из них приходили в Ле-Линьон. В первые месяцы войны их было несколько десятков, затем — сотни, затем — тысячи. Они спрашивали, как пройти к дому пастора, а отыскав его, убеждались, что ходившие среди беженцев слухи — чистая правда. Пастор Фавер никому не отказывал. Всех, кто стучался к нему в дверь, он был готов накормить и устроить на ночлег. А потом находил для каждого безопасное пристанище. Беженцев снабжали фальшивыми документами, и некоторые жили в здешних краях уже по несколько лет, а других переправляли через границу в Швейцарию.

К началу 1944 года в окрестностях Ле-Линьона едва ли нашелся бы дом, где не укрывали еврейскую семью. У Фавера были жена и четверо детей, и он прекрасно сознавал, что грозит ему, а возможно, и его близким, если власти прознают про его деятельность.

Ле-Линьон расположен на обширном плато Центрального массива. В те годы в Ле-Линьоне было всего пять-шесть улочек. В центре находилась рыночная площадь с десятком магазинов и лавок, а также несколькими маленькими гостиницами — в мирные времена в городок заезжали туристы.

Население составляло около девятисот человек, и еще столько же проживало на остальной территории коммуны. Более чем девяносто процентов местных жителей были протестантами, то есть Ле-Линьон представлял собой аномалию — протестантский городок в католической стране, один из немногих подобных в Центральном массиве.

Религиозные войны, массовые убийства, казни и — в более спокойные годы — притеснения протестантов продолжались, с краткими перерывами, несколько столетий. Поэтому жители Ле-Линьона хорошо понимали, что значит быть гонимым. Они прислушивались к словам своего пастора — а Фавер служил здесь пастором с 1932 года — и чаще всего выполняли его просьбы. Хотя в Ле-Линьоне был избранный мэр, высшим авторитетом и в городе, и во всей коммуне оставался пастор. И в наступившие времена предательств, убийств, пыток и лагерей смерти Фавер проповедовал ненасилие, пассивное сопротивление и любовь к ближнему. «Никакое правительство не вправе заставлять человека убивать, — говорил он. — Каждый обязан найти способ бороться с нацизмом, должен искать его ежедневно, в соответствии с тем, чему нас учит Библия».

Имя Фавера получило известность во всех религиозных общинах Франции и во всех благотворительных организациях — тех, что еще продолжали существовать. Некоторые из них помогали ему, присылая с курьерами из Швейцарии деньги. Его энергии хватило бы на двоих, а доброты, по словам тех, кто его знал, — и на двадцать человек.

На следующий день в Ле-Линьоне ждали приезда министра вишистского правительства в сопровождении ряда высокопоставленных лиц. Для пастора Фавера это создавало особую проблему, из-за которой он долго не мог уснуть.

Министр намеревался выступить с речью перед молодежью Ле-Линьона. Фавер знал, с какими речами обычно обращается к подрастающему поколению министр Дезэ. Будет разглагольствовать о патриотизме и повиновении властям, про долг перед страной, и в особенности перед главой государства маршалом Петэном. Станет призывать мальчишек и девчонок вступать в ряды «Друзей Франции» и участвовать в финансируемых правительством молодежных лагерях, созданных по образу и подобию гитлерюгенда.

По мнению Фавера, эта речь была одной из двух главных целей визита. Второй была встреча с пастором, ведь Дезэ наверняка знал, поскольку это знали все, как часто и как решительно Фавер с церковной кафедры клеймил подобную обработку молодежи. Благодаря его проповедям парни и девушки в Ле-Линьоне не спешили вступать в профашистские организации.

После выступления перед молодежью министр собирался присутствовать на церковной службе, а затем на устроенном в его честь приеме.