Сильнее смерти - [75]

Кэйко пошевелила губами. Могло показаться, будто она отгородилась стеною молчания, чтобы защититься, но на самом деле она просто не могла говорить.

Женщина поняла. Она укрыла ее потеплее и тихо вышла. Но в другой раз заговорила снова, и Кэйко внимательно слушала. Она была благодарна этой женщине, покорна судьбе и не хотела ни в чем сомневаться, не желала ни с кем спорить.

Потом к ней пришли Акира и Кэйтаро. Они молчали, но по глазам молодого человека Кэйко поняла: он все знает, и ей вдруг стало так легко, будто душа унеслась в облака. Теперь можно было спать и ни о чем не думать…

Кэйко болела долго, почти до самой весны; она впервые встала с постели в тот день, когда Мидори положила ей на постель ветку цветущей сакуры.

Кэйко сказала:

– Я все понимаю, госпожа. Я знаю, что должна уйти, и уйду.

– Почему вы должны уйти?

– Кто я такая, чтобы оставаться здесь? Я никто.

– Вы та, кто просто не может быть никем.

– Я не стану бороться, – сказала Кэйко.

Мидори грустно улыбнулась:

– Зачем бороться за то, что и так принадлежит вам! Мне прекрасно известно, что вас с моим мужем связывает нечто гораздо большее, чем долг.

– Что же?

– Боюсь, я так и не научилась произносить это слово, потому скажу по-другому. Меня и господина тоже что-то соединяло. И нужно было совсем немного, чтобы эта связь оборвалась. Те же нити, что держат вас, оказались прочны, их не смогли разрушить ни время, ни обстоятельства жизни.

– Все не так просто, – возразила Кэйко.

Они помолчали. Ни одной, ни второй не пришло в голову, что они смогут жить под одной крышей, в сердце одного человека. Обе понимали, что это невозможно.

– Я слишком поздно догадалась, – наконец произнесла Мидори, – что, хотя наша жизнь целиком состоит из условностей, на самом деле они имеют мало значения. Всегда существует нечто такое, что не нуждается ни в понимании, ни в объяснениях, некая истина, что вне жизни и смерти.

И Кэйко долго смотрела на эту женщину, которая расчесывала ей волосы, поила ее водою из чашки и приносила не сваренный и высушенный рис и маринованные острые сливы – пищу, которую обычно запасали на зиму жители этой нищей деревушки, – а совсем другую еду. Кэйко видела ночью неясное светлое пятно ее лица и успокаивалась, засыпала с таким чувством, будто серый туман окружающей действительности начинает рассеиваться, а ледяную пустыню ее души посещает весенний ветерок.

А потом снова пришли Акира и Кэйтаро и говорили с нею, и Кэйко чувствовала, что за непроницаемой обходительностью Акиры таится тот самый вопрос. Она ждала, когда он произнесет его вслух, и наконец он сказал:

– Кэйтаро хочет знать, кто его отец.

Кэйко на мгновение прикрыла глаза, потом открыла и посмотрела на Акиру. В ее взгляде было что-то от прежней Кэйко. Она словно спрашивала: «Ты действительно хочешь это знать?» И он мысленно отвечал: «Нет. Но Кэйтаро желает получить ответ». И они оба понимали, каким он должен быть.

Женщина перевела взгляд на своего сына и увидела в его лице напряженное ожидание. Совсем недавно он улыбался ей и уже не стеснялся называть ее матерью.

– Ваш отец, господин, – князь Нагасава, – твердо произнесла она.

После, когда они с Акирой остались одни, Кэйко сказала:

– Скоро я оставлю вас.

– Нет, – отвечал он, и в его голосе, взгляде, пожатии руки были и приказ, и просьба.

И тогда Кэйко промолвила:

– Я сделаю так, как ты хочешь.

– Ты знаешь, чего я хочу!

Чуть позже, когда Акира объявил, что нужно собираться, и сообщил, куда они едут, Мидори тихо попросила:

– Отпустите меня, господин.

– Отпустить? Куда?

– Я хочу вернуться домой.

Вспомнив, что она говорила это тогда, в Сэтцу, в тот день, когда ее отец решил умереть, Акира сделал протестующий жест, но Мидори покачала головой:

– Я не про это, господин. Я просто хочу вернуться туда, где прожила многие годы. Там остались мои родственники, они меня примут.

– Ты вернешься как жена человека, который, в отличие от твоего отца, не смог достойно завершить свой путь?

– Нет. Я ведь не только ваша жена, господин. Я – это еще и я сама. «Законы небес беспощадны, от них не уйти» – так говорят, и это верно. И теперь я намерена подчиняться им, а не тем понятиям о долге, что сотворили люди.

– Но ты знаешь, что я не отдам тебе Кэйко. Дочь останется со мной[45], – сказал Акира.

– Знаю. И сумею преодолеть то, что могу понять. – Она окинула его долгим взглядом. – Я не осуждаю вас, и вовсе не потому, что я ваша жена, а потому что осознаю: остаться жить вам было куда труднее, чем им – умереть. Я знаю, что смерть – достойный выход, но это не выход на все случаи жизни. Акира молчал, и тогда Мидори добавила:

– Мой уход – это своеобразная смерть, я хочу «умереть», для того чтобы снова родиться. Я уже прочитала эту страницу своей жизни, позвольте мне ее перевернуть.

– Ты прочитала страницу, но не всю книгу!

– Разве ее можно прочесть до конца?

ГЛАВА 10

В глубинах сердец

Подземные воды бегут

Кипящим ключом.

Молчанье любви без слов

Сильней, чем слова любви.

Неизвестный поэт[46]

Море тянулось до самого горизонта, серебрясь бесконечной рябью, и раскинувшиеся над ними небеса были широки и бездонны.

Утром необозримая даль морских просторов казалась налитой свинцом, горизонт был подернут холодным туманом, а вода отливала металлическим блеском. Но позднее, когда медленно встающее солнце обвело бледно-голубые облака огненной линией, а потом начало писать на волнах золотые иероглифы, пейзаж преобразился. Сияющая бездна неба, вода, похожая на трепещущую радугу, искрящаяся всеми оттенками цветов – от нежно-бирюзового, до темно-сиреневого, и пена волн, напоминающая разбросанные по поверхности моря белоснежные веера…