Сильнее бури - [45]

Аликул понимал, что его благоденствие всецело зависит от благоденствия Султанова и Кадырова, мрачно’размышлял, как бы насолить Айкиз и ее друзьям, которых следовало опасаться больше, чем кого бы то ни было. Их честность и энтузиазм, словно гранитные скалы, преграждали ему дорогу к райской, блаженной жизни.

С помощью Айкиз Аликулу удалось пристроить Назакатхон на теплое местечно в конторе колхозного правления. Он «приручил» Султанова, и в руках оказался еще один козырь. А когда на поля обрушилась песчаная буря, душу Аликула объяло злобное торжество.

Однако он избегал открытого боя. Когда давний приятель его Гафур сказал, что хочет отомстить племяннице, Аликул укоризненно покачал головой:

- Ай, дорогой, недоброе ты задумал. Только глупцы становятся на путь мести, и, уже тише, добавил: - Есть, дорогой, хорошая пословица: «Души врага ватой».

Глава шестнадцатая НА БЕРЕГУ КАНАЛА

К этому-то «утешителю» и направился Кадыров после столкновения с Джурабаевым и колхозниками. Обогнув хлопковые поля, он поехал берегом канала к месту, где теперь иногда обедал Аликул с друзьями, превращая каждый такой обед в долгое, веселое пиршество, проходившее под аккомпанемент звонкострунного дутара, на котором играла Назакатхон, за шутливой перепалкой пирующих. Кадыров частенько присоединялся к беззаботной компании и не видел ничего худого в том, что его приятели с таким размахом отдыхают и душой и телом от трудов праведных, беспечно наслаждаясь искрометной застольной беседой.

Солнце, словно кипятком, ошпаривало плечи и спину. От травы и цветов, устилавших берег, исходил дурманящий, душный запах. Мокрая грива лошади свалялась. По лицу Кадырова ручьями струился пот, но он не замечал жары. Кожа на его низком лбу сложилась в гармошку, в голове тяжелыми жерновами ворочались докучные невеселые мысли…

Никогда Кадырову не приходилось размышлять так много над столь трудными вопросами. Голова разламывалась от назойливых дум, а в душе, в каком-то пестром хороводе, смешались строптивость, гнев, растерянность.

Спор с Джурабаевым раздражил и встревожил Кадырова. Он не нашелся что ответить, как держаться в таком споре, и чувствовал себя обиженным,- оскорбленным. Джурабаев при всех отчитал его, как мальчишку, а ему, председателю, оставалось только молча хлопать глазами. Он был один против всех! Даже старики за него не вступились, а ведь на их глазах прошла вся его жизнь. Или забыли они, как он громил кулачье, строил по кирпичику алтынсайский колхоз, за руку вводил в дома колхозников достаток и счастье? Джурабаев и Айкиз призывают к лучшей жизни. Но разве сейчас алтынсайцы живут не Лучше, чем прежде? Прежде на их полях росла только хилая пшеница, а нынче - распушился хлопок, и этого богатства колхозу хватит надолго!..

- Как хорошо все складывалось: колхозное хозяйство постепенно, незаметно наливалось соками, Кадыров научился растить пшеницу, а потом хлопок; жил по-простому, без выдумок, занимался изо дня в день одним и тем же, совершенствуя свой опыт и знания; ладил со всеми колхозниками, и никто, слава богу, еще не видел от него зла… Так нет же, явились «энтузиасты»г подняли шумиху! Не успел он осмотреться, освоиться, приноровиться к той нови, которая властно утвердилась на алтынсайской земле, а ему уже подсовывают целину. Целина!.. Шутна сказать, пробудить к жизни неоглядную степь. Это как в бурную реку кинуться, а выплывешь ли - неизвестно. И к тому же совладают с целиной - хвалить будут. Айкиз и Джурабаева, а провалятся - на дно пойдет Кадыров! Слава - им, а шишки - ему. И никто не хочет его понять! Никто ему не посочувствовал! Вот ярлыки приклеивать находятся мастера: «Кадыров тормозит развитие колхоза. У, Кадырова мысли покрылись плесенью. Кадыроз себя любит больше, чем колхоз!..» Только злейшие враги способны так чернить его, называя лето - зимой, ясное небо - дождливым. Ну разве так бывает, чтобы человек, создавший колхоз, тянул его назад? Нет, не заслужил он таких упреков! Кадыров любит свой колхоз! Ведь он не мыслит себя без колхоза; это - его колхоз, он всей своей жизнью выстрадал почетное право быть здесь хозяином и теперь никому - да, да, товарищ Джурабаев! - никому не позволит попирать это право.

Конь не спеша шел вдоль канала. Разомлевшая на солнце трава устало шуршала под копытами… Вдруг конь споткнулся, упал на передние ноги, уздечка выскользнула из рук всадника, а сам он, перелетев через голову лошади, грузно грохнулся на горячую землю. Конь, почуяв свободу, тут же устремился к воде, жадно припал к ней измученными жаждой губами.

Ошеломленный неожиданным падением, Кадыров долго не мог прийти в себя, сидел, чуть откинувшись назад, опираясь о землю ладонями, и бессмысленно смотрел перед собой. Наконец, покряхтывая, поднялся, подобрал откатившуюся тюбетейку, смахнул ею пыль с гимнастерки, с сапог, нахлобучил ее на бритую голову и с угрожающим видом, похлопывая по сапогу плетью, которую еле отыскал в высокой траве, двинулся к коню. Тот даже не заметил, как подошел хозяин. А Кадыров схватил окунувшиеся в воду поводья, дернул их на себя с досадой, изо всех сил хлестнул коня плетью. Тот рванулся было в сторону, но хозяин туже натянул поводья и еще раз хлестнул коня по потному боку. Только вдоволь натешившись властью над беззащитным, сразу смирившимся животным, выместив на нем всю свою злость, Кадыров вскарабкался в седло и поехал вперед ровной, быстрой иноходью. Езда успокоила председателя. Он достал из кармана пузырек с насва- ем [12], раскрыл его ударом о луку седла, бросил табачок под язык и мысленно повел беседу с друзьями и недругами…