Силиконовая надежда - [6]

Придя в себя, Матвей сперва испугался – что скажет на это мама, а потом вдруг почувствовал, как звенит в голове.

– Ну-ка, следи за пальцем, – услышал он как сквозь вату, и перед лицом возник палец, медленно передвигавшийся слева направо. – Та-ак… понятно, – продолжал мужской голос. – Лежи спокойно, вот-вот «Скорая помощь» приедет, побежали друзья твои в поселок, вызовут.

Матвей закрыл глаза. Левая сторона головы была словно бы плотно укутана чем-то звуконепроницаемым, тогда как справа все было вроде как всегда. «Хоть бы никто к нам домой не забежал, – думал Матвей, представляя, как расстроится мама, узнав о том, что с ним случилось. – Лучше бы я сам смог ей объяснить».

Но Ирина Кирилловна успела на берег раньше «Скорой». Ее лицо было бледным, губы тряслись, а на глазах блестели слезы:

– Матвей! Матвей, родной, что случилось? – опустившись на колени возле него, заговорила она дрожащим голосом, боясь прикоснуться к сыну.

– Не волнуйся, – с трудом выговорил Матвей, пытаясь поймать руку матери, чтобы она почувствовала – он жив, с ним все в порядке. – Я уже… все хорошо…

– Похоже, у вашего сына сотрясение мозга, – сказал сидевший рядом с Матвеем мужчина. – Мне кажется, еще и с левым ухом непорядок, но это уже при обследовании более точно скажут. Но кости целы, других травм нет, так что все обойдется.

Ирина Кирилловна подняла на мужчину полные слез глаза:

– Спасибо вам… даже не знаю, что было бы…

– Пустяки. Я врач, это мой долг. А ты, парень, сделай вывод для себя – не всякая Джульетта достойна отчаянных поступков. Твоя вот, к примеру, где сейчас? Правильно, убежала.

Матвей почувствовал, как краснеет. Действительно, Настя могла бы остаться, когда остальные побежали в поселок. Ведь именно из-за нее он решился на этот глупый, в общем-то, спор – прыгнет или не прыгнет. Ну, вот прыгнул, выиграл – только что именно? Левое ухо совершенно ничего не слышит, левый глаз как будто затянуло пленкой, которая делает изображения нечеткими и расплывающимися. А Настя спокойно ушла.

– Как вас зовут? – спросил Матвей, пытаясь повернуться к мужчине, но тот положил ему на лоб прохладную руку:

– Лежи спокойно. Зовут меня Игорь Андреевич, я в прошлом врач-хирург, работал в госпитале.

– Ого… военный врач?

– Да.

– Круто…

– А вот и «Скорая», – словно не расслышав восхищенного возгласа, произнес Игорь Андреевич. На краю обрыва действительно появились две женщины в белых халатах и с чемоданчиком.

Матвея отвезли в районный центр, а через неделю отправили долечиваться в городскую больницу. Игорь Андреевич трижды приезжал навестить его, беседовал с лечащим врачом и объяснял Ирине Кирилловне то, чего она не понимала. А с Матвеем подолгу разговаривал о медицине. Мальчик интересовался всем – и тем, как устроен мозг, и как организм различает тепло и холод, и почему при подъеме температуры краснеет лицо, и еще много других вопросов он задавал Игорю Андреевичу, неизменно получая на них доходчивые и интересные ответы. И именно тогда, проводя остаток каникул на больничной койке, Матвей Мажаров понял – он совершенно не хочет быть летчиком. Он станет хирургом.

Аделина

– Аделина Эдуардовна, дорогуша, ты можешь уделить внимание единственной подруге? – Голос Оксаны в телефонной трубке звучал как-то глуховато, словно она перед этим плакала, хоть старалась говорить с иронией и небрежностью.

«Нет, ну, только не это и только не сегодня!» – взмолилась я мысленно.

Обычно подруга звонила мне на работу, если в ее жизни назревала очередная любовная драма. Оксанка была дамой широких взглядов и своему Всеволоду, или Севе, как мы его называли, изменяла легко и с удовольствием, благо его частые отлучки позволяли делать это. Но Оксана никогда ничего от него не скрывала и даже знакомила иногда с достойными, по ее мнению, ухажерами. Те свободно приходили в их дом, пили вместе с Севкой вино за ужином, играли в карты и даже ходили на его лекции, которые он частенько читал в публичной библиотеке. Когда я слышала рассказы об этом, мне казалось, что я попала в какой-то плохой сериал, сценарии к которым, кстати, писала Оксанка. Правда, денег это не приносило – это была скорее благотворительная деятельность в память об отношениях с одним неудачливым режиссером, который все мечтал, но никак не мог стать великим. Жил он теперь в столице, а к Оксанке наведывался по старой памяти, чтобы порыдать в жилетку, получить моральную поддержку, женскую ласку и тепло и, окрепнув немного психически, снова ехать в Москву и пытаться снять монументальный фильм, который войдет в анналы кинематографа.

Я никак не могла понять – что вообще можно делать рядом с мужчиной, который постоянно ноет, рыдает и жалуется тебе на жизнь, требуя поддержки. Зачем он вообще нужен, если ты для него всего лишь удобный костыль, опора? У Оксаны уже был такой – Сева. К чему заводить любовника, который ничем не отличается от супруга? Да и к чему вообще его заводить?

Но Оксана всегда была в поиске – у нее обязательно имелось два-три резервных кавалера, которыми она жонглировала, как опытный циркач мячиками, и один основной – «любимый человек». Режиссер, кстати, так и оставался много лет в ранге резервных, и лишь изредка Оксана, разозлившись на основного, могла переспать с ним по старой памяти.