— Да… иногда, может быть… Нет, я рад, когда смотрю на них и думаю о них. Я рад, что разум наш… т. е. не наш, а вообще человеческий… Словом, что он постиг вечные законы движения планет, расстояния… величины. Так что выходит… как бы сказать? Выходит…
— Что мой разум постичь этого не может, любезнейшая Большая Медведица.
— Не придирайтесь, кузен. Мысль ваша мне совершенно ясна, — опять обратилась она к Хомякову. — Но… но все-таки человек порядочное ничтожество. И было бы еще ничтожнее, если бы у него не было бессознательного и смутного стремления к иным таинственным мирам. Впрочем, не у всех есть такое стремление, — прибавила она, улыбнувшись. — Вот у прозаического кузена моего, кажется, преобладает стремление ко всему земному.
— Пока вы живете на земле, поэтическая кузина.
— Ну, теперь домой, довольно, — скомандовала Валентина, после нескольких минут общего молчания.
Алексаша круто повернул лодку.
— Домой — так домой! И я предлагаю партию в крокет. Нас как раз четверо, — заметил он, взглянув на Валентину.
— Крокет? Отлично, — решила она. — Я отвратительно играю, но это все равно.
К дому она шла под руку с Алексашей.
— Как зовут вашего друга?
— Хомяк, Большая Медведица, Кассиопея, звездочет…
— Нет, серьезно?
— Михаил Иванов.
— Он — милый. Я люблю диких.
— Приручать любите? А как вам наш богатей понравился, Кобылкин?
— Этот — с разноцветным лицом и зелеными зубами? Довольно противным.
— Это у нас первый нумер. В свое время много ему повезло и теперь у него около миллиона. Впрочем, он малый добрый.
— А Бог с ним! Ну что же, ставьте крокет.
Кобылкин и Нил Нилович, сидевшие на балконе — доктор уехал после завтрака — и потягивавшие кофе с коньяком, умоляли принять их в игру. Оба были красны и очень оживлены — результат «упоения», как объяснил Алексаша. Бобылев, дремавший около тучной madame Пулиной, тоже изъявил желание играть; Анна Власьевна грозно посмотрела на него, и он мгновенно стушевался, а увидев, что супруга его заговорила с Пулиной — тихо встал, отошел в сторону, а потом и совсем скрылся в комнату, к великому, хотя и недовершенному изобретению.
Игра шла оживленно, Валентина, Кобылкин и m-lle Пулина были в одной партии, остальные в другой. Алексаша блистал своим искусством, остальные играли довольно ровно, только Нилу Ниловичу ни один шар по удавался. Он задумывал сложнейшие комбинации, горячился, намечал для крокирования шары недосягаемые, — а в результате сидел еще на вторых воротах, когда все шли обратно, а Алексаша был уже разбойником.
— Погодите! — кричал он, красный, целясь в чужого шара, стоявшего ни позиции сажен за шесть от собственного, — погодите. Мне стоит войти в удар, и я… Лет пять назад я первым игроком в крокет был. В Англии взял однажды приз. Ну что, как? Промах?
— О, маленький, — замечал Алексаша, — всего на аршин мимо.
Кобылкин играл тихо, аккуратно и подвигался довольно быстро, не отставая от Валентины. Она мило улыбалась ему за всякий хороший удар — и он весело подмигивал, приговаривая: «А вот теперь мы, стало быть, с энтого шара… Во! В правую щеку аккурат!»
— С вашим папенькой обо всем переговорили, — заметил он Валентине, выжидая своей очереди. — Оченно приятное знакомство! Папенька ваш на удивленье человек! И то, и се, и прочее — все постиг, — говорил он, хитро подмигивая и оглядывая молодую девушку маслеными глазками.
Она улыбалась.
— А вы папе понравились?
— Чего-с? О, и надсмешница же вы. Где уж нам. Папенька ваш — орел: он и туда и сюда… а мы что ж? Мы как дятел: все в одно место долбим.
— И надолбили миллион?
Он испуганно и серьезно взглянул ей в глаза, потом усмехнулся.
— Э-эх, барышня! Шутите вы все! Впрямь вы как… вот и забыл, как это прозывается… Сильфида. Во! Эх, боюсь просит только, — а пожаловали бы вы с папенькой в мое монрепо, я бы и лошадок прислал сюды — и такой бы пир устроил…
— Вам играть, — строго сказала Валентина и отошла.
— Что напевал вам этот ловелас? — спросил Алексаша, подходя и отирая платком раскрасневшееся лицо.
— Он меня сильфидой назвал. Но Боже, как он противен!
— Сильфидой. Се тенатан, как говорит маман. Сильфида. Нет, это, правда, хорошо. В вас есть именно что-то…
— Я — разбойник, — пробасил Хомяков.
— Значит один Нил Нилыч слегка запоздал у нас, — заметил Алексаша. — Вам вторые?
— Мне? Да, но… погодите. Я сейчас — мне только в удар войти. Бац! Что, мимо? Ну значит кривой молоток. Валя, дай мне свой! О чем это ты с Кобылкиным беседовала, а? О, знаю, ты и его погубить решила, бесчувственная, — шепнул он дочери, обмениваясь молотками.
— К себе в имение звал нас.
— О! Но ты как хочешь, а я поеду. Он человек нужный, а у меня такой план созрел — ах! Пальчики оближешь.
Валентина насмешливо посмотрела на него.
— Не даст, — сказала она.
— Чего? Чего не даст?
— Да денег не даст. Ведь вы же не прочь занять?
— Дерзкая девчонка, — полусерьезно шепнул он и отошел.
Партия Валентины преуспевала. Противники не могли уже надеяться на выигрыш, благодаря глубокомысленным комбинациям Нила Ниловича, все еще сидевшим на вторых воротах. Наконец, и Хомяков, более других отставший, стукнулся о палку — и игра была закончена.
