Сила слова (сборник) - [42]

Вот Сашка Катамаранов хоть и закончил институт, и работает уже десять лет водителем у самого начальника, а изъясняется, как герои фильма «Кин-дза-дза», исключительно одним словом. Слава богу, слово это не «ку», а «чево?», вечный вопрос в ответ на любую реплику. У некоторых есть такое ключевое словцо или выражение, как «конгениально» Остапа Бендера. Это придаёт им определённый шарм и изысканность, хотя специалисты считают признаком ограниченности, как рассказанный в сто первый раз анекдот в одной и той же компании. По-своему оригинально выглядит мужчина, который вместо вразумительного ответа говорит что-нибудь вроде «нереально», «железно», «стабильно» или даже «попсово!». Но произносить такие сложные слова в более чем три слога иным стало в облом, так что они выбирают что покороче. Лёня Танк из проектного на все мыслимые и немыслимые фразы может ответить одно: «А мне насрать!». Он это говорит несколько раз на дню всем, кто бы ни подвернулся. Эта постоянная угроза испражнения отбивает к нему всякий аппетит как к мужчине, хотя он считает, что причина кроется в его невысокой зарплате, которая теперь только и важна «подлому бабью» в таких мировых парнях, к коим он себя причислял. А у начальника вычислительного отдела Димки Паравозова таким коронным выражением является его фирменное: «А чё ты воняешь?». Он его тоже произносит за день сотни раз в адрес всех и вся. Особо пикантный смысл эта фраза обретает, когда он зацепляется языком за Лёню. Они тут как-то в коридоре до хрипоты орали каждый свою коронную фразу, пока не вышел начальник и не произнёс уже свою ключевую: «Хватит пердеть!». И всё какими голосами-то? По-бабьи визгливыми, как тормоза. Ни тебе вальяжного баритона, ни солидного баса не услышишь от таких мужчин, а только сорванная лужёная глотка замордованной жизнью тётки звучит из их нервных дёрганых уст.

Полина была в том возрасте, в котором женщина на Руси лихорадочно соглашается на брак с кем придётся, в надежде скрасить своё бесцельное существование (как думает сильный пол о женском подходе к браку) или упорядочить бессмысленную жизнь мужчины (как думает пол слабый), да и просто продолжить род человеческий ни как-нибудь, а под сенью нормальных семейных отношений (как мечтают многострадальные мамы обеих сторон). Но Полине-то хотелось влюбиться. Хотя бы раз в жизни! Вовка Тарантасов, с которым она ездила на работу по одной ветке метро и которого хотела женить на Полине его мать, работавшая уборщицей в архиве, вроде бы и всем хорош. Только тембр голоса настолько цыплячий, что невольно начинаешь чувствовать себя курицей-наседкой рядом с таким «мужчиной». К тому же говорит так, словно у него постоянно рот набит кашей, сквозь которую просачиваются не все слова и их части. Особо в этой каше вязли окончания, и Вовка произносил только первую часть слова, а право угадать остаток он великодушно предоставлял слушающим. Ключевым словом у него было «кагица» – сокращённый вариант выражения «как говорится». В конце дня заглядывал в архив и неизменно произносил одно и то же: «Дык это, Плинка, кагица, пшли дмой, штоль».

Когда он выпивал, в мозгу чего-то словно разжималось, и речь на время становилась внятной и даже бойкой, но очень уж агрессивной. Однажды в таком состоянии даже ответил Полине на её вопрос, зачем он глотает слова:

– Я вообще всё детство молчал, потому что родителей раздражал даже звук моего голоса. Мне говорили, что отец из-за моего младенческого плача из семьи три раза уходил. Но возвращался, потому что такого нервного придурка мало где выдерживали, сами выгоняли. Они с матерью только на людях называли меня хорошими словами, а дома кроме «заткнись!» я от них ничего не слышал. Мать за меня всегда отвечала на вопросы «Сколько тебе лет?» да «Кем ты будешь?». Всё щебетала, что «он у нас непременно будет врачом». Хрена лысого я буду тебе врачом! Я и хотел бы стать врачом, но не стал, чтобы они не думали, что я как бессловесный слуга буду выполнять любые их прихоти. Сама работает уборщицей, папаша вообще нигде толком не работал, только дома целыми днями какую-то диссертацию писал, а я буду тешить их ущербное самолюбие. Ага, щас!

Полине стало жалко Вовку, и она даже чуть не влюбилась, узнав, что он, оказывается, умеет так складно говорить. А Вовкина мать периодически упрашивала её:

– Поля, бери моего Вовку, пока он совсем не испортился. Он снова в запой уйдёт или приведёт в дом какую-нибудь наркоманку мне назло, а тебя я уже сто лет знаю.

– Ну, мне пока несколько меньше ста лет, – осторожно замечала Полина и смущённо добавляла: – И как я его возьму? Он же вроде как… мужчина. Он же не пирожок на полке, чтобы его брать.

– В том-то и дело, что «вроде как»! А «вроде как» можно и взять.

– Как-то всё не по-русски. Он меня замуж не зовёт замуж, да и не любит, как и я его, а надо бы хоть какую-то симпатию при таком тяжёлом быте, каким в нашей стране является семейная жизнь…

– Да брось ты энту антимонию, Полин! Этак ты до ста лет будешь ждать. Бери его в охапку, а если он начнёт ерепениться, мне скажи: я ему разъясню линию Маннергейма.