Сила прошлого - [15]

— Ты ведь никуда не должен идти, правда? — застигнутый этим вопросом врасплох, я теряюсь. Пойманный на лжи, я сразу вижу всю нелепость моих усилий и отвожу глаза.

БАЛЬОНИ — ПИДОР.

— Слушай, — говорит он, — давай поужинаем. Поедим рыбки, где-нибудь на воздухе…

Отмечаю про себя, что от него несет табаком, как от дымящегося окурка. С тех пор, как я бросил курить, девять месяцев назад, я не могу не обращать на это внимание, и меня это раздражает: не сам запах табака, а мысль, что и я в течение двадцати лет, не замечая этого и нимало не беспокоясь, появлялся всюду, окутанный такой же вонью (пачка “Мальборо” в день), в том числе и когда впервые взял на руки своего сына, что неминуемо должно было установить, согласно теории импринтинга,[21] и особенно с учетом последующих семи с половиной лет моих с ним, пропитанных запахом сигарет, объятий, прочную ассоциацию между табачной вонью и образом отца, то есть моим образом — ассоциацию, способную выстоять даже против моего ежедневного героизма, проявляя который я вот уже девять месяцев не прикасаюсь к сигаретам…

— Я должен поговорить с тобой о твоем отце, — упорствует он. — Должен кое-что рассказать, чего ты не знаешь…

Темнеет. Сейчас во Виареджо Анна, наверное, убрала со стола и загружает посудомоечную машину — “Не беспокойся, мама, я сама” — в красных резиновых перчатках по локоть, встряхивая головой, чтобы убрать выбившийся на лоб локон. Франческино в саду, решает тяжелую проблему — рассказать бабушке с дедушкой, что он умеет кататься на двухколесном велосипеде, или все-таки дождаться, когда вернется мой умерший отец. И если верно, что дети острее других чувствуют присутствие духов и призраков, Франческино должен именно сейчас решить, что время пришло, умерший дедушка вернулся, и поэтому пора открыть великую тайну, поскольку и я именно сейчас решил принять приглашение на ужин от этого незнакомца с пистолетом, пропахшего табаком, который будет говорить мне о моем отце, и я хочу, чтобы он говорил — что бы и как бы он ни сказал, хотя уверен, что в конце концов он просто попытается вытянуть из меня денег. И я тоже хочу говорить об отце, каким бы он ни был, вспоминать всякие мелочи, я хочу — вот оно, слово, чтобы он был жив, и мне больно, больно, больно оттого, что он умер, и поэтому я, живой, хочу отдать ему, мертвому, и этот вечер, и все деньги, что есть у меня в кармане, хочу вернуться домой пьяным — пьяным им, заснуть, думая о нем, и увидеть его во сне. По-другому, сыночек, мертвые не возвращаются.

7

Опять я в этой машине, рядом с этим человеком, по собственной воле: еще полчаса назад я бы ни за что не поверил, что такое возможно.

С того момента, как мы сели в машину, он не произнес ни слова — похоже, доволен, что ему удалось меня уговорить. Выкурил сигарету, тонкую, “Капри-супер-лайт”, снял пиджак, оставшись в той самой рубашке с короткими рукавами: она белая, с жестким воротничком и, за исключением пятен пота подмышками, свежая наверно, у него такая не одна. Пистолета не видно. Пепельница забита окурками, вонь от них конкурирует с сосновым запахом от дезодоранта “Arbre magique”,[22] висящего на зеркале заднего вида. Под приборной панелью нет больше свисающих проводов.

— Конечно, — говорит он вдруг, — нелегко переиграть такой фальстарт. И что мне тогда ударило в голову…

Смотрит на меня искоса, чтобы не выпускать из вида дорогу, хотя машин почти нет, и покачивает головой. Руки держит на руле в позиции “девять с четвертью”, самой свободной, локти широко расставлены, как у водителя грузовика в те времена, когда еще не было усилителей руля и с тех пор у многих вошло в привычку. Та же история у меня с компьютером — с силой стучу по клавишам, как будто передо мной пишущая машинка. Это означает, что мы устарели…

— Хотелось сделать что-то забавное… — продолжает он, потом пожимает плечами. — Ладно, что уж теперь, как вышло, так вышло. Можешь спрашивать о чем угодно, я все объясню.

— Вы разве не собирались рассказать мне про отца?

— Это потом. Сперва надо все расставить по своим местам, потому что ты сбит с толку и это понятно. Что ты хочешь узнать?

И снова улыбается, он всегда улыбается. Может, хочет выглядеть приветливо, но мальчишеская улыбка на его немолодом лице отнюдь не внушает доверия.

— Чья это машина?

Он не ожидал такого вопроса.

— Моя. А что?

Чистой воды случайность: я вижу техпаспорт, торчащий из бардачка, беру его. Может показаться, что я это решил сделать еще до того, как задал вопрос, но это не так: у меня и в мыслях не было учинять проверку. Однако движение получилось таким естественным, что он, конечно, ни за что не поверит. Не суть важно. Хотя бы потому, что владельцем машины значится некий Джанни Фуско, место рождения Мольфетта (Бари), дата рождения — 11 ноября 1929 г., проживающий по адресу: город Прато, улица Кальянуццо, 23.

— Недавно купил по случаю и еще не успел зарегистрировать, — оправдывается он, хотя я не требую никаких оправданий.

— Ей же всего полгода.

— Я и говорю — повезло.

Тем временем мы выехали на улицу Мальяна, где всегда пробки и всегда непонятно по какой причине.