Сила притяжения - [76]

.

— Так ты все-таки знаешь. — Брюс завороженно открыл рот, словно ему явился святой дух.

Чтобы не запинаться, Эммет не смотрел на Брюса. Он вспомнил, как мать заставила их петь во время грозы. Эммет хотел окружить Брюса, точно в тесной каморке, теснее салона машины, и накрыть его своими мыслями, как капюшоном. Чтобы еще больше его раздразнить, Эммет выпростал руки из-под одеяла и пощелкал пальцами. Понизив голос на октаву, он запел увереннее, баритоном.

— «Чем глубже ныряешь, тем выше взлетаешь», — с воодушевлением пел Эммет, все громче и громче. Он помнил только эту строчку. — «Ну, давай. Давай», — весело прогудел он.

— Тише, услышит кто-нибудь, — напрягся Брюс.

— Какая разница? — И Эммет пустился в пляс, со всей страстью, на какую был способен, кружась и извиваясь, как Хуанита, свободнее, чем когда-либо позволял себе танцевать на людях, изо всех сил стараясь не смущаться. Он покачивался в такт собственному невыразительному пению, вилял бедрами и мечтал лишь о том, чтобы никто не вошел и не увидел, как Эммет заставляет Брюса петь, словно живая рок-группа играет в комнате, и он не в силах перед ней устоять.

— Я хочу еще, еще! — смеялся Эммет, делая вид, что пьянеет от собственного пения. Потом резко повернулся к Брюсу: — У тебя есть пластинка?

— Да, — осторожно проговорил Брюс.

— Доставай. Без музыки нет смысла. Ты же хотел знать. Время пришло!

Брюс подошел к кровати и выудил из-под матраса пластинку. Прижал ее к груди, как щит.

— Не сдавайся, не сдавайся, — подбадривал Эммет, направляясь с Брюсом к музыкальной гостиной, где в чулане хранился проигрыватель. По праздникам медсестры ставили пластинки и распевали с больными гимны, как с детьми у костра.

Решимость Эммета постепенно ослабевала, но он знал, что если не сломает Брюса сейчас, то потом это уже не удастся. Он водрузил стерео на высокий стул, стоящий в центре комнаты, на ковре. Проигрыватель походил на тот, что был у Эммета в детстве. Он открывался, как чемодан, сверху — металлический динамик.

— На четвертой стороне есть секретный шифр, понятный немногим, — с видом заговорщика сообщил Эммет.

— Да знаю я, знаю. Нужно проиграть наоборот, с конца. Я узнал, когда читал про Чарльза Мэнсона.

— Так чего же ты ждешь? — спросил Эммет.

Брюс глянул смущенно, однако опустил иголку и потянул пластинку в обратную сторону.

— Ты плохо это делаешь. Нужно проникнуться и двигать быстро, как будто ты сам машина.

— Может, мы сначала обсудим? В смысле, я так много хочу узнать. Хотя бы в общих чертах.

— Все здесь, — сказал Эммет, указывая на неподвижную пластинку.

Брюс занес над ней руку, изящно, как танцор балета, и потрусил вокруг стула, набирая скорость, не отрывая пальца от зеленого бумажного ярлыка. Иголка скребла и скрежетала. Звуки совсем не напоминали слова — отдельные слоги и какое-то рычание.

— Бааа-ааа-ааа, — хрипела пластинка.

— Быстрее, быстрее, — погонял Эммет, подталкивая Брюса, чтобы звуки слились. Он ободряюще орал, а Брюс бегал вокруг стула. Кеды скользили по полу. Пряжка ремня болталась и гремела, как цепь. Брюс попытался придержать брюки свободной рукой, но потерял равновесие, брюки постепенно спустились к коленям и шлепнулись на пол, к лодыжкам. Показались Брюсовы любимые трусы с жучками, дремлющими на соломенных матрасиках. Они тоже сползли, и Эммет заметил щелочку между ягодицами, розовую, как усатая улыбка.

— Бааа-аа-аа-рой-баа-аа-аа, — скрипела пластинка.

— Помоги мне… Ну же! — вопил Брюс, в панике глотая слова.

— Быстрее, быстрее! — кричал Эммет, неустанно его подгоняя. «Что же я делаю? — в ужасе думал он. — Неужели мне нужно уничтожить его, чтобы самому освободиться?» Как сложится, так и сложится. Если войдет медсестра, Эммет сдастся, и Брюс выиграет. Если никто не войдет, Эммет будет давить на него, потому что иначе от Брюса не избавиться.

Никто не вошел. До обеда оставался час, медсестры возились с самыми тяжелыми пациентами, а остальных на время оставили в покое. Брюс потел и задыхался, будто скаковая лошадь на бегах. Он качался и терял равновесие, но не отрывал палец от пластинки. Он весь превратился в сплошное желание узнать секрет, зашифрованный на виниловом диске, и собрать скрип и скрежетание в единое слово.

— Разве ты не слышишь? — удивленно спросил Эммет.

— Ничего не понятно! — закричал Брюс, заливаясь слезами и потом. — Я не могу! У меня не получается быстро. Не получается!

Эммет не сразу его понял, слова Брюса то и дело прерывались всхлипами.

— Бааа-рой-бааа-баа-баа-дваа, — скрипела пластинка, почти красиво и нежно, точно голос умирающего оперного певца.

Эммет посмотрел на ковер. Он заговорил серьезно и разочарованно. Ветерок от мечущегося Брюса шевелил его волосы.

— Неужели ты не слышишь? — повторил Эммет так, будто это проще простого. — Ну, прислушайся: все здесь. Все есть магия.

Комната пульсировала от пыхтения.

— Бааа-рщй-ба-ха-рой-баа-баа-раа, — снова и снова пела пластинка. Мантра, или стон, или, может быть, гимн покою.

2

Крики ворвались в комнату откуда-то из коридора, безостановочное завывание, будто на поле, что открыто всем ветрам. Крики человека, которого убивают. Потом топот бегущих ног.