Сила притяжения - [7]

Некоторые люди машинально моют руки, выходя из дома, а мать Эммета часто брызгалась духами, пахнущими гарденией, и этот запах никогда ее не покидал. Он шлейфом летел за ней и мгновенно, как дым потушенной свечи, заполнял каждую комнату, в которую она входила.

С тех пор всякий раз, учуяв этот особенный запах в парке, в сквере, в цветочном магазине, Эммет глазами искал мать. Пугался, даже когда мать была очень далеко.

Мать Эммета звали Айрис, в честь его бабушки. Кроме имени, общими у них были только цвет волос и клаустрофобия. Обе всю жизнь провели в горах или у моря.

Волосы у обеих были песочные — не блондинки, скорее светло-русые; их волосы сверкали на солнце, точно песок на полуденном пляже.

Представляя себе маму и бабушку вместе, через много лет после смерти обеих, Эммет всегда вспоминал одну и ту же сцену: они сидят на бабушкиной веранде, летним вечером. Эммету восемь лет. Мать, которой не было с ними несколько месяцев, только что влетела к ним с криком: «Сюрприз!», когда они завтракали под апельсиновыми деревьями на заднем дворе.

Обе женщины были в белом: мать в шортах, которые подчеркивали стройность ее загорелых ног, бабушка — в просторном хлопчатобумажном платье с большими тряпочными пуговицами. Волосы у обеих слегка вились за ушами, словно растянутые пружинки, но бабушка уже растолстела, и лицо у нее было красное от полопавшихся капилляров. Вблизи она казалась жалкой пародией на свою дочь, словно изображала ее на какой-нибудь костюмированной вечеринке.

Бабушка Эммета пересела к самому краю веранды, спиной к морю. Мать рассказывала про отпуск, проведенный с мужчиной, которого ни Эммет, ни бабушка ни разу в жизни не видели. Разговаривая, мать качалась на стуле, балансируя на двух его задних ножках.

Эммет не мог оторвать от нее глаз. Мать будто плыла, слегка держась за широкий парапет веранды. Рассеянно покачиваясь, даже умудрялась ерзать, а стул так и грозил упасть.

Слушая ее, бабушка собирала грязную посуду со стола и ставила на серебряный поднос, который держала на боку. По пути в дом она свободной рукой резко дернула спинку стула. Тот сильно пошатнулся, но мать удержала равновесие, указательным пальцем надавив на каменный парапет. Эммет заметил, как палец покраснел, побелел от напряжения, но мать не сменила позы и не проронила ни слова. Закончив свой рассказ, она опустила стул на четыре ножки, ловко встала и пошла твердо, ни разу не оступившись.

В эту секунду она показалась Эммету ангелом, сошедшим с небес, подчинившим себе целый мир. Мама сделала несколько шагов к стене и повернулась — море за спиной, ветер треплет волосы, всей своей необузданной молодостью мать словно дразнила бабушку. Мать поманила Эммета пальцем. Он подошел и прижался к ее ногам. Она поцеловала его в лоб, потрепала волосы. Посмотрела на бабушку и лениво протянула: «Ты что-то хотела, мама?»

Эммет хорошо запомнил, как все морщины на лице бабушки вдруг собрались у подбородка, и лицо ее стало, будто ненужная тряпка, брошенная на пол. Все еще держа поднос, бабушка попятилась в дом, словно боялась повернуться к ним спиной.

Едва она ушла, мать погладила Эммета по голове и послала упаковывать чемодан. Она сказала, что сейчас они вдвоем поедут за Джонатаном. Сразу после развода мать оставила Эммета жить с бабушкой, а отец забрал Джонатана к себе в Филадельфию, в дом, который делил с продавцом косметики. В то же лето их отец бесследно исчез.

Эммет с матерью выехали сразу, не попрощавшись. В том возрасте Эммет подчинялся ей беспрекословно, ходил за ней хвостом, будто в трансе. Всю ночь они ехали по берегу Калифорнии, чтобы забрать мамин багаж. В ее новом доме была только одна огромная комната с тремя окнами высотой в два этажа, которые поддерживали тонкие металлические планки. У четвертой стены стоял камин, такой большой, что, когда его разжигали, красно-оранжевые языки огня вытягивались и отражались во всех трех окнах. С улицы казалось, будто дом объят пожаром.

Они погрузили в багажник семь чемоданов и пакеты с едой. Забравшись в машину, Эммет моментально забыл про бабушку. Мама рассказывала ему про свою поездку, какое скалистое побережье в Сардинии, как она ночевала в пещерах огромного утеса. Внутри пещер сплошная тьма, только вход светится полумесяцем, и, когда она шла к нему, ей казалось, будто она двигается прямо к солнцу. Еще она рассказала про пещерных летучих мышей. Как они внезапно, будто гром, стали бить крыльями у нее над головой, а потом вся стая большим облаком пепла стремительно вылетела наружу, в ночь.

Эммет тогда считал мать искательницей приключений. Едва осознав себя в мире, Эммет понял, что рамки домашней жизни с бабушкой для матери слишком тесны. Он никогда не осуждал ее за долгие отлучки. Что-то в ее поведении — может, легкое высокомерие или эти неуютные паузы, с кем бы она ни говорила, — заставляло людей охотно уступать ей, словно это ее наследное право. Эммет часто изумлялся, как рядом с матерью самые грубые чиновники умолкали; ради нее задерживали самолеты, откладывали заказы, и, где бы мать ни появлялась, ее всюду окружали добротой и вниманием.