Сила притяжения - [18]

Эммет рассеянно взвесил камень в руке.

«Если в этих словах нет никакого смысла, — рассуждал он, — зачем понадобилось заворачивать в эту бумагу камень?»

Он изучил надпись: имена, печатные буквы, орфография без ошибок.

«Может, это просто детская игра? — подумал он. — Чтобы учителя помучить». Но ребенок не будет сам останавливать такси. Эммет не представлял себе, как ребенок без взрослых машет таксисту и забирается на заднее сиденье.

Он попытался рассуждать логически. Вполне возможно, этот камень планировали бросить ночью кому-нибудь в окно как предупреждение, понятное только посвященному. Какой-нибудь пароль вроде тех, что похитители людей оставляют в газетах: никто не поймет, кроме человека, владеющего ключом.

Но если преступник так тщательно продумал тактику действий, вряд ли он мог забыть пакет в такси. У Эммета родилась мысль, что сообщение предназначается лично ему, что это угроза. Но откуда им было знать, что Эммет остановит именно эту машину? Он никому и словом не обмолвился, куда собирается. А кроме того, он всегда менял маршрут, чтобы избежать слежки.

Эммет беспокойно зашагал вперед-назад по комнате. От множества версий у него закружилась голова. Разочарование и волнение нарастали. Что привело его к этому сообщению в такси, словно к бутылке с запиской в море? Он попытался уверить себя, что находка совершенно случайна.

«Преступление или случайность?» — вслух спросил себя Эммет.

Однако в голове роились логичные объяснения, и поверить в простое совпадение было уже невозможно. В дневнике Эммета описано немало странных событий, которые сбивали его с толку. Часто они казались случайностями, но Эммет опасался, что за ними скрывается тайный смысл, который он не мог расшифровать, сколько ни старался.

Невозможно выбрать из кучи гипотез. Эммет никогда не найдет разгадку — разве что придумает. Он давно перестал доверять собственным выводам, хотя еще на что-то надеялся. Ему требовалось нечто отдельное от него самого, чем дальше от его мозгов, тем лучше. Он боялся, что иначе не изменит свою жизнь.

«Это ведь что угодно может быть, — в отчаянии думал Эммет. — Что угодно».

Он открыл окно и выбросил сэндвич во двор. Смял записку и подержал над конфоркой, наблюдая, как бумага синеет, потом рыжеет, потом превращается в пепел. Он и видеть ее не хотел. Хотел все забыть. Все равно не отыскать причины.

7

— Только вообрази, — эти слова мать обычно говорила Эммету, прощаясь перед очередным отъездом. — Только вообрази, где я окажусь и что буду делать. Представь себе комнату, в которой я буду жить, очень-очень подробно. Куда я пойду ужинать. Как я буду туда добираться. И тогда я останусь с тобой, в твоем воображении. А если ночью ты вдруг испугаешься, что я никогда не приеду, вообрази, что я умерла, а дальше представь себе жизнь без меня, только с бабушкой. Тогда научишься искать выход из любой ситуации.

Обычно мать становилась беспокойной, стоило ей вернуться в бабушкин дом, поставить сумки у кровати и обнять Эммета с братом. Мама очень редко говорила: «Видели бы вы места, где я побывала!» Чаще она развлекала их описаниями мест, куда отправится в следующий раз, будто смысл каждого путешествия — в ожидании его.

Только вообрази.

Эммет живо помнит ее: запах волос, глаза, манеру сидеть, скрестив голени. Он бы все отдал, лишь бы увидеть ее совсем молодой, не обремененной детьми и прошлым. Позже, когда мать состарилась, он пытался разглядеть в ее бесстрастном, преждевременно увядшем лице необузданную дикую душу. Но ничто не выдавало переживаний: не догадаешься, что же она знает, чего боится, что думает о прожитой жизни.

Эммет старался застигнуть мать врасплох: неожиданно вбегал в ее спальню, незаметно выскальзывал с черного хода и следил за матерью, когда та гуляла, поднимал трубку параллельного телефона, чтобы подслушать ее разговоры. Сейчас он жалел, что в то время у него не было магнитофона. Он бы записал ее голос. Эммет плохо запоминал голоса. Эммету казалось, мать говорила тихо и лукаво, но во сне ее голос был слаб и немузыкален, как нытье ребенка за стеной.

Она не вела дневников. Не писала писем, разве что вежливые записки — благодарность за приглашения на обед, подарки и мелкие любезности. Путешествуя, она всегда звонила домой по телефону. Лишь однажды прислала Эммету открытку из Вест-Индии. Рыжая обезьяна, свисающая с лианы. На обороте мать написала: «На этом острове обезьян больше, чем людей, — и это как раз по мне».

Все, что он знал о матери, было почерпнуто из бабушкиных рассказов, собственных наблюдений и пары сокращенных версий анекдотов, которые мать рассказывала, изредка возвращаясь в их жизнь.

За два года до появления Эммета она родила мертвого ребенка. Она его носила восемь месяцев, а он появился на свет бездыханным, точно кукла. Ребенку дали имя и похоронили на гавайском кладбище у подножия вулкана, под белой мраморной плитой с вырезанным в ней ангелом. Мать одна поехала на Гавайи — похоронить ребенка там, где он был зачат. Пока она распоряжалась насчет похорон, гроб с телом младенца стоял в подвале розового отеля. По крайней мере, так говорила бабушка.