Сила - [8]

Марго читала предварительные отчеты Центра по контролю и профилактике заболеваний, где отмечалось, что способность “сильнее всего действует на болевые центры человеческого мозга”, то есть выглядит как поражение током, но ощущается больнее, чем должно. Это целенаправленный импульс, который вызывает отклик в болевых рецепторах организма. Тем не менее Марго рассчитывала что-то увидеть – как чернеет и морщится плоть, как изгибается электрическая дуга, стремительная, точно змеиный укус.

Однако чует только влажную листву после грозы. Яблоневый сад, где сгнили паданцы, как у родителей на ферме.

А потом больно. От той точки на предплечье, которой касаются пальцы Джос, растекается тупая костная ломота. Грипп ползет по мускулам и суставам. Все глубже. Что-то трещит костями, выкручивает, гнет, и Марго хочет сказать Джос, чтоб перестала, но не может открыть рот. Боль зарывается в кость, та словно трескается изнутри, и перед глазами у Марго сама собой всплывает опухоль, плотный липкий ком, что выдирается из костного мозга, на острые осколки расщепляет локтевую кость и лучевую. Марго мутит. Хочется кричать. Боль растекается по руке и по телу, до тошноты. Боль добралась уже везде – отдается в голове и вдоль позвоночника, по спине, вокруг горла и наружу, до ключиц.

Ключицы. Все это длится считаные секунды – но мгновения растягиваются. Только боль способна привлечь такое внимание к телу, и поэтому Марго замечает, как в груди откликается эхо. Средь лесов и гор боли – звенящая нота вдоль ключиц. Подобное отвечает подобному.

Что-то такое уже было. В детстве она играла в такую игру. Забавно: годами не вспоминала. Никому никогда не рассказывала – знала, что нельзя, хотя не знала, откуда знает. В игре она как будто была ведьмой и умела вызывать световой шар на ладони. Ее братья играли, что они космонавты с пластиковыми лучевыми пистолетами, купленными на жетоны из коробок с хлопьями, но эта игра, в которую Марго играла совершенно одна, в буковой рощице на краю их участка, была совсем другая. Для этой игры не требовались ни пистолеты, ни космические шлемы, ни световые мечи. Для игры, в которую Марго играла в детстве, одной Марго вполне хватало.

В груди, и в локтях, и в ладонях покалывает. Словно просыпается онемевшая рука. Боль не ушла, но стала безразлична. Началось что-то другое. Марго машинально впивается пальцами в стеганое одеяло. Чует рощицу, словно вернулась под защиту буков, в мускус старой древесины и влажного грунта.

Она посылает молнию во все концы земли.

Марго открывает глаза и видит узор. Концентрические круги, светлые и темные, светлые и темные, прожжены в одеяле там, где Марго обеими руками в него вцепилась. И она знает, что почувствовала этот выверт, и помнит, что, пожалуй, знала его всегда, он всегда был с ней. Она держала его в длани своей. Она повелевала ему ударить.

– О господи, – говорит Марго. – О господи.

Алли

Алли запрыгивает на могильную плиту, откидывается назад посмотреть имя, она всегда старается их запоминать: эй, как дела, Аннабет Макдафф, любящая мать, ныне упокоившаяся? – и закуривает “Мальборо”.

Поскольку сигареты – одно из четырех или пяти тысяч мирских наслаждений, кои миссис Монтгомери-Тейлор почитает за мерзость пред Господом, одного лишь мерцающего уголька, затяжки, струи дыма из приоткрытых губ достаточно, чтоб сказать: да пошла ты в жопу, миссис Монтгомери-Тейлор, иди в жопу и ты, и тетки твои церковные, и Иисуса, епта, Христа с собой прихватите. Вполне достаточно сделать как обычно – и эффектно, и внятно обещает пацанам интересное продолжение. Но закуривать как обычно Алли неохота.

Кайл указывает подбородком:

– Я слыхал, парни в Небраске убили девчонку за такое.

– За курение? Жестко.

Хантер говорит:

– Полшколы в курсе, что ты так умеешь.

– И?

Хантер говорит:

– Твой папаша мог бы тебя на фабрике использовать. Сэкономил бы на электричестве.

– Он мне не папаша.

Алли снова пускает из кончиков пальцев серебристую искру. Пацаны смотрят.

Солнце садится, и кладбище оживает – сверчки и лягушки перекликаются, ждут дождя. Лето выдалось долгое, жаркое. Земля истосковалась по грозе.

У мистера Монтгомери-Тейлора мясоконсервный комбинат – заводы прямо здесь, в Джексонвилле, и в Олбани, и аж в Стейтсборо. Называется мясоконсервный, но на самом деле просто мясной. Звероубийственный. Мистер Монтгомери-Тейлор водил Алли посмотреть, когда она была помладше. Была у него такая фаза – с удовольствием изображал хорошего человека, который открывает маленькой девочке мужской мир. Для Алли это предмет некоей гордости – что досмотрела, не поморщившись, не отведя взгляда и не закатив истерику. Всю экскурсию рука мистера Монтгомери-Тейлора сжимала Алли плечо, точно клещами, он показывал загоны, куда сгоняли свиней перед их свиданием с ножом. Свиньи, они очень умные; если их напугать, мясо не такое вкусное. Надо деликатно.

А куры глупые. Алли дали посмотреть, как кур вынимают из ящиков, – сплошь белизна и пух-перо. Руки подхватывали кур, переворачивали, выставляя напоказ их белоснежные зады, и пристегивали за ноги к конвейеру, который волок кур головами через ванну с водой под током. Куры кудахтали и извивались. Одна за другой коченели, потом обмякали.