Сила - [72]

Взвывает дрель – Дарреллу в ключицах сверлят дырочки. Громко. Рокси слегка уплывает – время есть, времени нет, часы на стене что-то слишком торопятся, Рокси чувствует все тело, едрен батон, ее даже не раздели, ну вот кто так делает, однако это хорошо, это полезно. Когда дрель взвывает снова, Рокси выворачивает правую руку из мягких ремней.

Приоткрыв один глаз, осматривается. Давай-давай, помедленней. Левая рука свободна, по-прежнему никто ничего не замечает, все нависли над ее братцем. Левая нога. Правая нога. Рядом поднос, и Рокси цапает пару скальпелей и бинты.

На соседнем столе какой-то кризис. Бибикает аппаратура. Пасма сама собой бьет током. Умница, думает Рокси, умница, девочка моя. Один хирург падает, другой матерится по-русски и бросается делать первому непрямой массаж сердца. Открыв оба глаза, Рокси прикидывает расстояние до двери. Хирурги орут и требуют лекарств. На Рокси никто не смотрит, она всем до фонаря. Хоть бы и подохла сейчас – им плевать. Может, она и подыхает, по ощущениям похоже. Но она не подохнет здесь. Рокси сбрасывается вбок со стола, жестко приземляется на коленки, на корточки – этим всем хоть бы хны. Она задом отползает к двери, припадая к полу, не отводя от них взгляда.

У двери находит свои ботинки, натягивает, тихонько всхлипнув от облегчения. Вываливается за дверь. Под коленками свело, от адреналина все тело звенит. Машины во дворе нет. Прихрамывая, Рокси убегает в лес.

Тунде

У парня полный рот стекла.

Глотку пронзает тонкий, острый, прозрачный осколок, блестит слюной и слизью, и друг этого парня дрожащей рукой пытается вынуть стекло. Видно плохо, он светит фонариком с телефона, лезет пальцами парню в рот, а тот давится и старается не шевелиться. Получается лишь с третьей попытки, и друг достает осколок двумя пальцами. Два дюйма. На осколке кровь и мясо – кусок глотки на конце. Друг откладывает стекло на чистую белую салфетку. Другие официанты, шеф-повар и дневальные хлопочут как ни в чем не бывало. Тунде фотографирует восемь осколков на салфетке.

Непотребство на приеме он тоже снимал – камеру держал низко, у бедра, будто просто на руке болтается. Официанту всего семнадцать. Он такое уже видел, слышал, но самому досталось впервые. Нет, идти ему некуда. У него родня в Украине, примут, если он сбежит, но при переходе границы могут и пристрелить – времена-то нервные. Он все это рассказывает, утирая кровь с губ.

Произносит тихо:

– Виноват я, нельзя говорить, когда президентка говорит.

Он уже всхлипывает – от шока, от стыда, от страха, от унижения, от боли. Знакомые чувства, Тунде знает их с того самого дня, когда к нему прикоснулась Энума.

В заметках для книги он пишет: “Поначалу мы не говорили о своей боли, потому что это не по-мужски. А теперь не говорим, потому что нам страшно, и стыдно, и одиноко, и надежды нет, каждый из нас одинок. Не поймешь, когда первое обернулось вторым”.

Официант, которого зовут Петр, что-то царапает на бумажке. Сует ее в руку Тунде, сжимает ему кулак. Долго глядит Тунде в глаза – вот-вот поцелует, что ли. И Тунде ему позволит: всем этим людям нужно утешение.

Официант говорит:

– Не уходите.

Тунде отвечает:

– Я останусь, сколько вам нужно. Если хотите – пока не закончится праздник.

Петр говорит:

– Нет. Не бросайте нас. Она будет выгонять журналистов из страны. Прошу вас.

Тунде спрашивает:

– Что вы слышали?

Но Петр твердит одно:

– Прошу вас. Не уходите. Прошу вас.

– Я не уйду, – говорит Тунде. – Я не уйду.

Он отлучается покурить на задах кухни. Поджигает сигарету – пальцы дрожат. Он знаком с Татьяной Москалевой, она была с ним любезна, и поэтому он думал, будто понимает, что тут творится. Предвкушал новую встречу. А теперь рад, что не представился случай напомнить о себе. Тунде достает из кармана бумажку, которую дал Петр, смотрит. А там тряскими печатными буквами: ОНИ БУДУТ НАС УБИВАТЬ.

Из боковой двери Тунде фотографирует людей, расходящихся с приема. Пару контрабандистов, торгуют оружием. Спеца по биологическому оружию. Какой-то бал Всадников Апокалипсиса. В машину садится Роксанна Монк, королева лондонского преступного клана. Видит, как Тунде снимает, и губами складывает ему: “Отъе. Бись”.

В три часа ночи, вернувшись в гостиницу, он отсылает материал в Си-эн-эн. На фотографиях мужчина слизывает коньяк с половиц. Стеклянные осколки на салфетке. Слезы на щеке у Петра.

Утром, в самом начале десятого Тунде просыпается не пойми от чего; в глазах песок, спину и виски́ щиплет от пота. Тунде проверяет почту – интересно, что сказал ночной редактор. Тунде все материалы с приема первым делом обещал Си-эн-эн, но если будут слишком кромсать, он отдаст кому-нибудь другому. Пришло письмо – всего две строчки:

“Тунде, прости, мы пас. Отличный репортаж, блестящие фотки, сейчас мы такое не продадим”.

Ладно. Тунде отправляет еще три письма, принимает душ и заказывает кофейник крепкого кофе. Листает международные новости в интернете – по Бессарабии ничего такого, никто его не опередил, – и тут ему отвечают. Он читает. Еще три отказа. Та же история – пошаркаем ножками, толком ничего не скажем, что-то мы не видим тут сюжета.