Сила неведомая - [69]

Глава 22

Из всех стихий человечества, если рассматривать его как явление толпы, нет ничего более бессмысленного и бесцельного, чем тот способ, которым люди собираются у дверей церкви во время модной или «светской» свадьбы. Скопление людей, толкающихся и пихающих друг друга, не имеет ничего общего ни с невестой, ни с женихом; церемония внутри священного здания в большинстве случаев уже утратила свой «священный» смысл и превратилась в простой парад разряженных манекенов, из которых многие представляют собой обычные произведения искусства, появляясь только для того, чтобы устроить модный показ для магазина дамских шляп. И всё же толпа сражается и давится, женщины царапаются и кричат – и всё это для того, чтобы уловить проблеск женщины, которую отдают мужчине, и мужчины, который согласился принять эту женщину. Чем богаче пара, тем более дико и неистово внимание вокруг них. Дикари, представляющие сумасшедший танец войны, – это образец благопристойности в сравнении с этими «цивилизованными» людьми, которые отдавливают ноги друг другу и готовы давиться насмерть ради того, чтобы поглазеть на двух человек, кого большинство из них никогда прежде не видала и скорее всего никогда не увидит вновь. Свадьба мисс Лидии Герберт с её «древним морячком», семидесятилетним миллионером со славой богача почище Рокфеллера, стала одной из таких «сенсаций», главным образом за счёт того, что каждая незамужняя женщина, и молоденькая, и старуха, и вдова, напрасно охотилась за ним в течение полных пяти лет. Мисс Герберт считали заранее обречённой на провал, потому что она не скрывала своих экстравагантных вкусов в одежде и украшениях, и всё-таки, несмотря на общественных ворчунов, она сорвала этот куш. Это само по себе было интересно, поскольку миллионер, которого она отхватила, славился своей исключительной прижимистостью и скупостью. Тем не менее он выказал значительные признаки отступления от этих своих принципов, поскольку буквально осыпал бриллиантами свою избранную невесту, не оставляя места никаким жалобам по этому поводу. О её драгоценностях говорил весь Нью-Йорк, и в день свадьбы её платье буквально горело как фейерверк многочисленными сногсшибательными искрами. «Голос Господа Бога, ходящего в раю», не смог бы описать всего великолепия её платья и блеска одетых в розовое подружек невесты – молоденьких девушек, специально отобранных за красоту и изящность, которые все в большей или меньшей степени оказались разочарованными, не преуспев в борьбе за старикашку-богача. Ведь эти молодые девы подросткового возраста в своих сердцах втайне вынашивали амбиции, твёрже стали, «добрые времена» баловства и роскоши составляли все их жизненные устремления; фактически, у них не было понятия о каком-либо высшем идеале. Сам миллионер, хоть и старый, поддерживал благородную, средневозрастную внешность: он был худой, жилистый, хорошо сохранившийся мужчина с морщинистым лицом. Было бы сложно объяснить, почему из всех женских бабочек, порхавших вокруг него, он избрал именно Лидию Герберт, но он по-своему был проницательным судьёй и пришёл к выводу, что раз она уже миновала период своей ранней юности, то ей будет более к лицу принять на себя обязанности жены и хозяйки и в целом присматривать за его здоровьем и комфортом, чем это смогла бы делать менее ответственная женщина. К тому же она обладала «манерами» – её внешность была привлекательной, и одевалась она хорошо и стильно. Всего этого было достаточно для человека, который хотел найти женщину для ведения домашнего хозяйства и развлечения его друзей, и он был вполне доволен собой, когда повторял за священником слова: «Своим телом я тебе поклоняюсь и всеми мирскими благами с тобой делюсь», зная, что «своим телом» он никогда ничему не поклонялся и что жертвование его мирскими благами будет строго ограничено определённым расчётом. Он почувствовал себя на голову выше своего старого университетского друга Сэма Гвента, кто сопровождал его как «лучший мужчина» на церемонии, и кто, стоя совершенно прямо во время безупречного дневного посещения церкви посреди неустанно колыхавшейся, перешёптывавшейся толпы, всё время думал о вечернем сумраке в садах «Плазы» в далёкой Калифорнии и о прекрасном лице на фоне черноты и миртовых зарослей, распространявших острый аромат.

«Какой пугающий контраст она явила бы рядом с этими модными куклами! – думал он. – Какой фурор произвела бы здесь! Здесь нет равной ей женщины! Будь я хоть немного моложе, я бы попытал счастья! Так или иначе, я всё-таки младше сегодняшнего жениха! Но она, Манелла, никогда и не взглянула бы на другого мужчину, кроме Ситона, которому плевать и на неё и на любую другую женщину!» Здесь мысли его приняли иное направление.

«Да, – повторил он внутри себя, – плевать ему на всех женщин, кроме разве что, Морганы! И даже если бы это была Моргана, то он жил бы ради себя – и только ради себя одного! В то время как она – ах! – она и впрямь умная женщина! И ничто в этом мире не привлекает её, насколько я вижу!»

Тут орган наполнил глубокими нотами мягкой торжественной прелюдии всю переполненную церковь – «священная» часть церемонии была позади, и невеста и жених направились к ризнице, чтобы там поставить подписи в кругу избранных друзей. Сэм Гвент был одним из них и, хотя он уже прежде нередко играл эту роль, теперь был более обычного заинтригован елейным и наглым лицемерием всего процесса: притворно улыбался официальный церковник; поражённое восторгом общество подхалимов роилось, словно осы, вокруг жениха и невесты, как будто они были особенно сладким блюдом для жалящих насекомых; и в своём уме он, казалось, слышал тёплый, страстный голос Манеллы во время её откровенного признания в любви к Ситону.